зубки, она удивленно взирала на наши перекошенные физиономии. Мунро застыл неподвижно, вцепившись рукой в горло.
– Боже мой! – наконец вскричал он. – Что это значит?
– Я объясню. – В комнату решительно шагнула его жена. Губы ее были крепко сжаты, голова гордо поднята. – Я пыталась отговорить тебя, но ты поступил по-своему. Теперь нам предстоит решить, что делать дальше. Мой муж умер в Атланте. Но ребенок выжил.
– Твой ребенок?
Она сняла серебряный медальон, висевший у нее на шее, нажала на пружинку, и крышка медальона отскочила. Внутри оказалась фотография удивительно красивого мужчины, черты лица которого безошибочно выдавали в нем потомка африканцев.
– Это Джон Хэброн из Атланты, – сказала леди. – Я вышла за него потому, что более достойного мужчины та земля еще не видела, и, пока он был жив, ни разу не пожалела об этом. Нам не повезло, что в нашем ребенке возобладали признаки его расы, но такое случается часто. Маленькая Люси гораздо темнее, чем ее отец. Но какой бы она ни была, темной или светлой, это моя дочурка.
При этих словах девчушка подбежала к женщине и уткнулась в ее платье.
– Я оставила ее в Америке лишь потому, – продолжала миссис Мунро, – что у нее слабое здоровье и перемена климата могла повредить ей. Я доверила Люси преданной служанке, но ни на секунду у меня и в мыслях не было отказаться от ребенка. Когда мы с тобой встретились, Джек, и я поняла, что люблю тебя, я побоялась рассказать тебе обо всем. Да простит меня Бог, я страшилась тебя потерять, и у меня не хватило мужества. Мне пришлось выбирать между тобой и ею, и я выбрала тебя. Три года я скрывала ее существование, но поддерживала связь с няней и знала, что с Люси все в порядке. Наконец я не выдержала и решилась привезти ее сюда хотя бы на пару недель. Я отправила няне сто фунтов и дала ей указание снять коттедж. Из осторожности я велела ей днем не выпускать ребенка на улицу и закрывать личико и ручки Люси, чтобы по округе не поползли слухи о чернокожем ребенке. Может быть, я и в самом деле потеряла голову от страха, что ты узнаешь правду. Теперь ты знаешь все, и я спрашиваю тебя, что будет с нами, с ребенком и со мной?
Сцепив руки, миссис Мунро застыла в ожидании ответа.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем ее муж нарушил молчание, и мне до сих пор доставляет удовольствие вспоминать его ответ. Мунро поднял девочку, поцеловал и протянул руку жене.
– Давай поговорим об этом дома, там намного уютнее, – сказал он и повернулся к двери. – Я не идеальный человек, Эффи, но и не подлец.
Пока мы всей компанией шли по дороге, Холмс толкнул меня в бок.
– По-моему, – шепнул он, – мы нужнее в Лондоне, чем в Норбери.
Больше об этом деле он не обмолвился ни словом до позднего вечера.
– Ватсон, – обернулся Холмс ко мне, когда с зажженной свечой в руке уже открывал дверь своей спальни, – если вы когда-нибудь заметите, что я начинаю задирать нос, просто шепните мне: «Норбери». Я буду вам признателен.
Биржевой маклер
Вскоре