одно, развернул. Довольно большой прямоугольник плотного белого льняного полотна, расшитого красными петухами, как будто только что вышел из рук народной мастерицы. «Таким и утираться-то жалко», – подумал Северин, но все же повесил полотенце на крючок.
Перед домом монументом высился участковый, Николай Трофимович Федорчук, и всем своим видом выражал обиду на то, что его не пригласили внутрь. Этот участковый сразу не понравился Северину, толст был, как гаишник, ну те-то, понятно, почти не двигаются, а участковый в представлении Северина должен быть непременно поджар от беспрестанного обхода вверенного ему участка.
– Что ж, Микола Трохимыч, докладывай, как дело было, – сказал Северин.
– Иду я, значит, сегодня поутру, в шесть часов, – начал свой рассказ участковый («от бабы или в поисках опохмелки», – продолжил про себя Северин), – по служебной надобности, – поспешил ответить на его мысль Федорчук, – вдруг вижу: окошко распахнуто. Странно, думаю, ночь холодная, да и вообще, кто в наше время держит окно открытым на первом-то этаже. Подошел, посмотрел и сразу к телефону, дежурному, значит, звонить.
– Зачем же сразу дежурному? Почему не в «Скорую помощь»? Может быть, он еще живой был.
– Нет, мертвый, – убежденно сказал участковый, – что я, жмуриков не видал? Да и проверил я.
– Это как?
– Да ткнул в ребра палкой через окно, даже не дернулся.
– Прямо центурион Крысобой, – протянул Северин и двинулся к боковой стороне дома, куда выходило открытое окно комнаты.
Участковый поплелся за ним, сопя от новой обиды, то ли на центуриона, то ли на Крысобоя. Его мощные стопы оставили на прошлогодней слежавшейся траве две четкие вереницы следов – к окну и от окна. Тут же на земле валялся и длинный, за три метра, шест с заостренным концом.
– Он тут, прислоненный к крыше, стоял, – пробухтел участковый, – у нас на такие яблокосборники надевают.
– Д-да, яблоки… – раздумчиво протянул Северин, оглядываясь вокруг.
Место было необычным, таких в Москве осталось, наверно, пять-десять, не больше. Чистейшей пробы деревня, с водяными колонками на улице, с грядками на огородах и яблонями в садах, в окружении панельных многоэтажек, подступающих со всех сторон к самым задам. Оазис какой-то или, вернее, родимое пятно.
– Вот-вот, странное у нас место, – неожиданно заговорил участковый, – как будто боятся его застраивать. Слышал я, что есть список таких мест в Москве, где человеку лучше не селиться. То ли там свалки этих, радиоактивных, отходов, то ли какие-то трещины в глубине земли, откуда другие лучи исходят, магнитные.
– Ну-ну, – усмехнулся Северин, – тут дома, поди, еще довоенные, тогда слова такого, радиоактивность, никто и не слыхивал.
– Не знаю, не знаю, – протянул участковый, – только вот люди у нас мрут, как мухи. Особливо в этом самом доме. За пять лет трое хозяев сменилось. Последние-то, старик со старухой, вроде и крепкие на вид были, а за год истаяли, обои, ушли друг за дружкой в течение