предложили «ИЖ Планету», сильно уступающий «Уралу», и отец согласился: не захотел ждать целый год, пока случай еще раз ему улыбнется.
Борька услышал дома, как его родители, обсуждая эту историю, назвали Сёмкиного отца дураком.
– Дурак Иосиф, согласился на такое барахло, лучше бы вообще ничего не покупал – деньги целее были бы.
На следующий день Борька, дождавшись первого намека на ссору, выложил эту родительскую оценку приятелю как аргумент в их разгорающемся споре:
– Ты дурак, такой же, как и твой папаша.
Борька не представлял, как сильно задел своего товарища. Для Сёмки отец был самым прекрасным и самым умным человеком на свете. Сёмка не был обидчив, легко прощал обычные среди детей дразнилки и колкости, но отец – это совсем другое дело, за это нужно было ответить.
Они играли в грузоперевозки, используя для движения своих игрушечных грузовиков дорогу, проложенную по куче желтого песка, приготовленного рабочими возле одной из строящихся дач. Строительство дачных домиков было в этом поселке в самом разгаре, и кругом валялось множество приготовленных или брошенных за ненадобностью материалов.
Когда в Сёмкиной душе зажглось то, чем он научился управлять, пришло решение дать волю гневу, но не тому, с шаром, а обыкновенному. Как-то само в голове сложилось: не здесь и не с таким, как этот толстяк, можно проявлять свои тайные возможности. Слишком необъяснимо и опасно в близком кругу это будет выглядеть. И значит, можно проверить себя, уравновесив эти возможности обычным способом наказания обидчика.
Сёмка вытащил из связки штапиков для укрепления стекол, лежавшей у стенки недостроенного коттеджа, длинный, треугольного сечения деревянный хлыст, взвесил его в руке, почувствовав пружинистость, и попросил Борьку повторить то, что он сказал. Борька, правда уже без энтузиазма, повторил про дураков и получил первый хлесткий удар по заднице. Взревев, он бросился на обидчика, привычно полагая, что, схватив его в охапку, повалит на землю и будет душить всем своим весом, но в этот раз Сёмка в его руки попадать не собирался. Он бегал вокруг толстяка и бил, приговаривая:
– Ну-ка, повтори! Не хочешь еще раз повторить, кто дурак?
Трость била Борьку по спине, по ногам, по заднице, и если он вначале ревел от злости и желания уничтожить эту мельтешащую перед ним неуловимую тень, то через несколько минут рев превратился в рыдания, и Борька побежал, ничего не видя сквозь слезы, размахивая руками в надежде защититься от обжигающих ударов. Но Семён его не преследовал, он стоял, спокойно помахивая свой палочкой, словно рапирой, и на душе у него было радостно: он сумел перевести свою злость в обычную, физическую, понятную форму.
Вечером во двор к Шлосбергам отец и мать Смирновы привели прятавшегося за их спины Борьку. Сёмкина семья ужинала за столом в летней кухне, и когда Борькин отец молча развернул сына к ним спиной и спустил штаны, все замерли в ужасе, разглядывая на белой Борькиной коже вздувшиеся