пути,
поможет дверь в стене найти,
поддержит, коль споткнёшься,
даст силы, если ты в тоске…
Сёстры зимнего леса
1
Либа
Если хотите узнать историю города, загляните на кладбище и почитайте надписи на надгробных плитах. Так всегда говорит мой тятя. Вместо того чтобы молиться в синагоге, как все прочие мужчины нашего городка, он каждое утро отправляется молиться на кладбище. Мне нравится его сопровождать.
Самая старая могильная плита датирована 1666 годом. К ней я прихожу чаще всего. Имена на камне давно стёрты временем, однако в нашем местечке рассказывают, что здесь лежат жених и невеста, умершие в день своей свадьбы. Влюблённых похоронили в одной могиле в объятиях друг друга. Больше о них ничего не известно. Приходя к ним, я обязательно кладу на надгробную плиту камешек, словно стараясь убедиться, что их души оставались там, где они пребывают, и молюсь о ниспослании мне такой же возвышенной любви.
Кроме того, благодаря этой плите мы знаем, что уже в семнадцатом веке в Дубоссарах жили евреи. Матушка говорит, что начало нашему местечку положила любовь, вот почему они с отцом решили тут поселиться. Мне же представляется, что помимо любви было и горе. Смерть двух юных влюблённых зловещей тенью повисла над Дубоссарами со дня их основания. Здесь живёт смерть. Она поселилась в этих краях навечно.
2
Лайя
Вижу, как Либа
идёт на кладбище с тятей.
Не знаю, что они видят
в этих холодных плитах,
но задаюсь вопросом,
почему никогда он
меня не зовёт
с собой?
Однажды, когда мы с Либой
были ещё малышками,
мы забрели в талмуд-тору.
Либа увидела
в чёрных буквах некую тайну,
которую только ей
и дано разгадать. Я же
не понимала,
что она ищет
в тонких
чернильных чёрточках.
Лучше, по-моему, просто
смотреть в окно,
познавая
леса и облака.
Потом мы пошли домой,
и Либа смотрела на мальчиков,
идущих из хедера.
Я знаю, глядя на Довида
и Нахмана с Лазарем, Либа
тогда задалась вопросом,
чему же их учат там,
за высокими стенами школы,
куда женщинам
хода нет.
После бат-мицвы тятя
начал учить Либу Торе.
Затем пришёл мой черёд,
но я оказалась слишком
рассеянной и безразличной.
«Ханох ла-наар аль пи дарко[5], —
сказал тогда тятя. —
Наставляйте
дитя согласно его пути».
Сказав так, вздохнул
и открыл мне дверь.
«Гей, гезинте гейт,
иди, дочь моя,
я понял, что ты у меня другая».
Я всегда задавалась вопросом,
почему же
он