моя мама подогрела воду в электрическом самоваре, принесла и поставила его на консоль раздвижного стола, где сидел мой брат, недавно вернувшийся из Байконура с космического полигона. В силу своей секретной службы, он «живьем» не встречался с иностранцами. Увлеченный разговором, не замечая опасности, он облокотился двумя нехилыми руками о конец стола и самовар, поднятый как на трамплине, переворачивается. Кипяток выливается брату на грудь, руки и колени. А он без оханья и стенаний, наверняка испытывая жуткую боль, криво улыбаясь, медленно стягивает рубашку и хрипло приговаривает: «Ну, что дальше? Чем там дело кончилось?». Но все разом замолкают, застывают, глядя, как вслед за тканью рубашки сползает тонкими полосками красная сморщенная кожа человека. Вызвали скорую, брата увезли в больницу в ожоговое отделение. Гости остались сидеть притихшие, подавленные случившимся. И тогда, именно Мигель, это я вспомнила, нарушив тягостное молчание, сказал, что теперь понимает, почему русские выиграли войну. Остальные, отойдя от ступора, тоже принялись высказывать восхищение мужеством советского человека, а Исабель со слезами на глазах призывала немедленно всем ехать в больницу.
С Мигелем простились там же, на стокгольмском вокзале: каждый спешил по своим делам. Намечали, конечно, встретиться, посидеть в кафешке, поговорить спокойно и подробно о житье-бытье, но не случилось…
5. В переводчики пойду, пусть меня научат
Однако вернусь к началу, то есть, к тому, что однажды я увидела объявление в газете о наборе в Интурист на курсы гидов-переводчиков. Представила документы, сдала тест по языку и меня включили в группу, где кроме двоих «испанцев», был один «финн», одна «японка» и два «итальянца»: лекции для всех велись на русском зыке. На семинарах мы уже разделялись по языкам. На курсах, кроме довольно серьезного изучения основных музеев Москвы, включая Кремлевские, в программу, конечно, входило изучение основ марксизма-ленинизма, несмотря на уже пройденный обязательный объемный курс по этой «науке» в высшем учебном заведении каждого из претендентов. После цикла лекций в том или ином музее надо было сдать зачет или экзамен на иностранном языке. Оценивались степень владения языком, быстрота речи, объем активной лексики, ну и конечно, знание жизни и творчества русских (в Третьяковской галерее) или иностранных (в музее Пушкина) художников, подробное описание конкретной картины по указанию экзаменатора. В соборах, включенных в программу посещений для иностранцев, надо было уметь рассказать о фресках, иконостасе, о традициях разных иконописных школ, на Руси, особенностях православных канонах и т. п. Научные сотрудники того или иного музея, искусствоведы, выслушивающие наши ответы, были очень придирчивы, нетерпимы к ошибкам в датах или фактах. После нашего изложения на русском, мы должны были повторить рассказ на иностранном языке. Экзаменатора со знанием финского языка на тот момент не нашлось. В этой роли был наш куратор, опытный гид-переводчик