округе, но воссоздать таких точных, обаятельных кошек из памяти и воображения…
– Самое смешное, что когда меня наняли работать на компанию Катца в тридцатых, все, что их интересовало, – это выставить название на всеобщее обозрение самыми большими буквами, какие только получатся. Добавить кошек на рекламу Катца было моей идеей – мне за это не доплачивали. Но мне казалось, что так и надо, понимаешь? И это действительно привлекло внимание людей. И потом, кошки эти составляли мне компанию, пока я работал – стоять на стремянке порой очень одиноко, когда ветер задувает за воротник рубашки, а поговорить на такой высоте и не с кем. Было у меня что-то такое в детстве, когда я убирал амбар папы, а местные кошки, значится, терлись о мои ноги, мурлыкали и иногда запрыгивали прямо мне на плечи и так ездили, пока я работал. Только я не всем давал имена, понимаешь, потому что они вечно то приходили, то уходили, то коровы их давили – нет, не специально, не подумай, просто они были большущие, а кошки – махонькие, и зимой, по ночам пытались греться возле коров. Но я любил их компанию. Хочешь – смейся, но… – тут Гурни понизил голос, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать, кроме меня и огромного нарисованного Дружка на краю заброшенного амбара:
– … когда я был маленький и даже уже не такой маленький, у меня была мечта. Я хотел превращаться в кота, ну, скажем, на ночь или около того. Настолько, чтобы свернуться калачиком с целой стаей кошек, четырьмя-пятью, чтобы все мы были одинакового размера и теплые от сена, чтобы мы спутались лапами, хвостами в одну теплую горку, и они лизали мне лицо, а потом зарывались головами мне под подбородок или я под них, и мы вместе спали. Нет ничего лучше для бессонницы, чем отдыхать с кошкой, мурлыкающей на ухо. Чистая правда. Как заведешь себе кошку, в снотворном отпадает надобность.
Вот поэтому я пошел устраиваться на работу в «Табак Катца», когда о ней услышал, хоть и не слишком люблю высоту. Конечно, Великая депрессия тоже серьезно повлияла на мое решение, но фамилия Катц была слишком хороша, чтобы пройти мимо… И то, что они не возражали, как я обходился с их рекламой, тоже было для меня блаженством. Мне было смешно, когда телевизионщики брали у меня интервью, пока я рисовал девчушек…
Слова Гурни заставили меня вспомнить альбом рекламы Катца, который лежал у меня в багажнике (не единственный, а запасной альбом, которым я пользовалась для справки, особенно когда натыкалась на амбар, который я, возможно, фотографировала раньше, при другом освещении или в другой сезон). Слишком волнуясь, чтобы что-то сказать, я встала с заднего сиденья и поспешила к багажнику, пока Гурни продолжал говорить о «самонадеянном репортеришке», которому он дал трехминутное интервью.
– … он даже не спросил меня, как зовут кошек, как будто это не имело никакого значения…
– Этих «девчушек»? – спросила я, перелистывая страницы альбома, пока не наткнулась на фотографию одной из самых сложных реклам Катца, прикрепленную клейкими уголками: