свинец.
Я стою у высоких окон
И знаю: это конец.
«Под глухой, подавленный гул…»
Под глухой, подавленный гул
Был сон покоен и долог.
Но кто-то лодку толкнул
И отдернул тяжелый полог.
И, удивленный, теперь я плыву,
В тишине по звездам гадаю,
И камни, и лес, и траву,
И небо, и снег вспоминаю.
Как знать? Печальный ли плен
Найду в грядущем тумане,
Или чудная лодка станет
У золотых Вавилонских стен?
Так, удивленный, плыву и гадаю,
И птичий слежу полет,
На звезды смотрю, – и не знаю,
Куда же лодка плывет?
«Сухую позолоту клена…»
Сухую позолоту клена
Октябрь по улицам несет,
Уж вечерами на балконах
Над картами не слышен счет,
Но граммофон поет! И трубы
Завинчены, и круг скрипит,
У попадьи ли ноют зубы
Иль околоточный грустит.
Вертись, вертись! Очарованьям
И призракам пощады нет.
И верен божеским сказаньям
Аяксов клоунский дуэт.
Но люди странны, – им не больно
Былые муки вспоминать
И хриплой музыки довольно,
Чтоб задыхаться и рыдать.
Был век… Иль, правда, вы забыли,
Как, услыхав ночной гудок,
Троянские суда отплыли
С добычей дивной на восток,
Как, покидая дом и стены,
И голубой архипелаг,
На корабле кляла Елена
Тяжелой верности очаг.
«Стоцветными крутыми кораблями…»
Стоцветными крутыми кораблями
Уж не плывут по небу облака,
И берега занесены песками,
И высохла стеклянная река.
Но в тишине еще синеют звезды
И вянут затонувшие венки,
Да у шатра разрушенного мерзнут
Горбатые, седые старики.
И сиринам, уж безголосым, снится,
Что из шатра, в шелках и жемчугах,
С пленительной улыбкой на устах
Выходит Шемаханская царица.
Летом
Опять брожу. Поля и травы,
Пустой и обгорелый лес,
Потоки раскаленной лавы
Текут с чернеющих небес.
Я ненавижу тьму глухую
Томительных июльских дней,
О дальней родине своей,
Как пленник связанный, тоскуя.
Пусть камни старой мостовой
Занесены горячей пылью,
И солнце огненные крылья
Высоко держит над Невой,
Но северная ночь заплачет,
Весь город окружит кольцом,
И Всадник со скалы поскачет
За сумасшедшим беглецом…
Тогда на миг, у вечной цели,
Так близко зеленеет дно,
И песни сонные в окно
Несут ленивые свирели.
Зигфрид
Я не знаю, я все забыл.
Что тревожишь ты темным словом?
Я напиток душистый