от всех,
Но знаю одно, – притвориться поэтом
Есть смертью караемый грех.
Поэт – не мечтатель. И тем безнадежней,
И горестней слов ищет он,
Чтоб хоть исказить свой торжественно-нежный
И незабываемый сон.
«Печально-желтая луна. Рассвет…»
Печально-желтая луна. Рассвет
Чуть брезжит над дымящейся рекою,
И тело мертвое лежит… О, бред!
К чему так долго ты владеешь мною?
Туман. Дубы. Германские леса.
Печально-желтая луна над ними.
У женщины безмолвной волоса
Распущены… Но трудно вспомнить имя.
Гудруна, ты ли это?.. О, не плачь
Над трупом распростертого героя!
Он крепко спит… И лишь его палач
Нигде на свете не найдет покоя.
За доблесть поднялась его рука,
Но не боится доблести измена,
И вот лежит он… Эти облака
Летят и рвутся, как морская пена.
И лес, и море, и твоя любовь,
И Рейн дымящийся, – все умирает,
Но в памяти моей, Гудруна, вновь
Их для чего-то время воскрешает.
Как мглисто здесь, какая тишина,
И двое нас… Не надо утешенья!
Есть только ночь. Есть желтая луна,
И только Славы и Добра крушенье.
«Там вождь непобедимый и жестокий…»
Там вождь непобедимый и жестокий
Остановился огненной стеной…
Стоит туман. Стоит звезда на востоке.
О, Русь, Русь, – далеко она за горой.
Ты на землю лег, сказал: «Надо молиться!
Мой первый бой сегодня». И сквозь туман
Не поднялась над лесом черная птица,
Под облака метнулся аэроплан.
«Тише, тише! Вы видите, солнце село,
Теперь уж скоро нам придут помочь.
Милостив Бог!» И только река шумела,
Да пашню и лес душила темная ночь.
Когда ж стемнело совсем, совсем, и ангел,
И ангел – мы видели! – нас закрыл рукой,
Маккензен вдруг двинул с холма фаланги
Прямо на лагерь, заснувший над рекой.
Огонь, огонь! Я верно в сердце ранен,
А ты вскочил на белого коня
И вдруг качнулся тихо… Ваня, Ваня,
Ты видишь еще, ты слышишь еще меня?
Боже мой, Боже, за что ты нас оставил,
За что ты нас так страшно покарал?
Не видно труб и крестов пустой Варшавы,
Далеко до полуночи, далеко до утра,
И уж рушится все… Лишь вокруг, по склонам
и долам,
По траве, по реке, по зеленым речным берегам
Поднимаются к небу стоять перед райским
престолом
Тени людей, отстоявших земным царям.
Росмерсгольм
Темнеют окна. Уголь почернел.
Не в страсти жизнь, а в истинной свободе.
По кабинету от стены к стене
Лунатики, ломая руки, бродят.
Кипит