схронах жен и невест (в чащу-то целыми печищами уходили!), а то и вовсе подавшиеся в Божьи Псы, прежнее ремесло оставили. А тут еще новый император Дитрих да свои окаяновские князь Вадим и Торфинн эрл, принявший меч погибшей Исы, объявили воевавшим против Братства прежних грехов прощение…
Обо всем этом степенные купцы рассказывали на привалах Вольге и прочему обозному молодняку. Смолен улыбался так, будто и без баек старших многое знал и помнил, но куда ему, в мятеж совсем маленьким должен был быть. То ли дело рыцарь, молодой, но бывалый. Лотарь охотно делился сказами о битвах, в которых ему довелось участвовать, и о странствиях по Ринку после войны. На седые волосы Вольги поглядывали с интересом, но ни о чем не спрашивали. Не принято. Война время жестокое, мало по чьим родичам Желя и Карна, плакальщицы вековечные, не голосили, негоже чужие раны тревожить.
Али все больше молчал, слушал, запоминал, думал.
О отец мой, хитроумный Джаффар-ад-Дин! Если бы твоему сыну досталась хотя бы малая толика твоего ума! Я в отчаянии, ибо я не могу понять… Я видел северных варваров на невольничьих рынках, когда облик их еще не был облагорожен жизнью в наших городах. Злобные или безвольные, они напоминали грязных презренных псов, снующих по базарам. Но здесь… О мудрый отец мой, здесь они почти как люди! Речи их разумны, житье мудро. Ты предупреждал меня, чтобы я был осторожен, говорил, что наш народ здесь ненавидят и запросто могут убить на улице мирного торговца. Но люди, с которыми я сейчас иду… Сначала на меня смотрели настороженно, но без ненависти – нет! – совсем без ненависти. Меня приглашают к костру, со мной делят пищу, мне отводят место для ночлега не хуже, чем прочим, со мной ведут дружелюбные беседы. Можно ли думать, что все миролюбивые люди острова собрались в один обоз?
А мои спутники? По всему выходит, что Вольга взял меня в плен. Почему же он обращается со мной не как господин с рабом, а как равный с равным, будто мы добрые попутчики в мирном караване?
Вчера я решился спросить Вольгу об этом. Он ответил просто:
– А за что тебя ненавидеть, если ты зла никому не делаешь?
– Но я слышал, что на севере бареков часто убивают, приносят в жертву…
– Наши светлые боги человеческой крови не любят. А нордры многие и герумы Распятому верят, тот вовсе «Не убий!» велит. В бою врага одолеть честь, а безоружного да невиновного… Не по Правде это. А кого казнили – так те лиходеи наших людей похищали, чтобы рабами их сделать. Такому прощения нет.
Я отошел, смущенный. Мне кажется, Вольге отведено гораздо больше мудрости, чем полагалось бы ему по возрасту, для его серых глаз нет недоступного ни в видимом, ни в тайном мире, и скоро он узнает, зачем ты, о отец мой, прислал меня на северный остров.
Но его я не боюсь. Уже не боюсь его. Меня страшит та, кто называет себя Реной. Может ли быть правдой то, что я думаю о ней?
– Скучный мир! – пожаловалась Марена.
Она