не забуду историческую запись, которую показала мне мама: Ануше Ансари, первая американка персидского происхождения в космосе, садится в «Союз». Никогда не забуду маминых слов: «Ты из рода таких же женщин. Если захочешь, сможешь полететь еще дальше – пределов для тебя нет». – «Обязательно захочу, – заявила я, тогда шестилетняя. – Мы с Сэмом полетим вместе и станем первыми братом и сестрой на орбите!» Даже тогда я не хотела его оставлять, а узнав, что земное притяжение ему преодолеть не дано, отказалась от космической мечты, как от дурной привычки. Теперь она, вопреки моей воле, может осуществиться.
– Скоро пойдем на посадку, – говорит доктор Андерсон, сидящая рядом. – Не хочешь освежиться перед съемкой?
– Да нет, – пожимаю плечами я. Последнее, о чем я сейчас думаю, – это хорошо выглядеть в кадре.
– Ну, пристегивайся покрепче, – улыбается она. – Из-за климатических изменений тут всегда сильная турбулентность.
Я затягиваю ремень.
– Как вы вообще сумели удержать Хьюстон над уровнем моря, когда весь остальной Техас затопило? Благодаря уникальной дамбе? Почему же другие города таких не построили?
Мне вспоминается затопленная калифорнийская дамба в Санта-Монике, голубые кладбища на месте Венеции и Марина-дель-Рей – их ведь тоже можно было спасти?
– Это очень дорого стоит, – объясняет доктор. – Нам средства выделили только после конференции ООН, когда изменения климата стали необратимыми. Поскольку все великие умы от Стивена Хокинга до Илона Маска утверждают, что единственный выход для человечества – это колонизация новых планет, Хьюстон было решено сохранить любой ценой как базу для подготовки будущих первопроходцев.
– Вот почему во всех других местах бюджет урезают, – размышляю я вслух. – Все деньги тратят на то, чтобы убрать нас с Земли – не на то, чтобы защитить ее жителей.
– НАСА смотрит на это иначе, – сухо замечает Андерсон. – Когда планета гибнет, ресурсы нужно распределять с умом. Либо помогать всем и каждому с минимальным эффектом, либо сосредоточиться на одной космической миссии с реальными шансами на успех.
Ясно. Доктор Андерсон так зациклилась на проекте «Европа», что ее не собьешь. В чем-то я ее понимаю, но прямо зло берет, как вспомнишь, сколько раз мне отказывали за последних два года. На генную хирургию для сердечников у них денег нет, на радиотелескоп тоже. Их нет ни на одно предложение, которое могло бы облегчить людям жизнь. Проще верить в чудо, именуемое Европой.
Самолет заходит на посадку, и нам открывается вид на Хьюстон. Небоскребы, соединенные сетью воздушных мостов, стоят как ни в чем не бывало. Рядом мой новый дом, Центр имени Линдона Джонсона.
– Для дополнительной безопасности мы перенесли все учреждения центра на верхние этажи, – говорит доктор. – Персоналу и оборудованию там ничего не грозит даже в случае стихийного бедствия.
Самолет снова закладывает петлю. Я хватаюсь за подлокотники, и после недолгой тряски мы садимся на аэродром базы Эллингтон. Он похож на самолетную парковку, и я еще не видела,