«не» с глаголами пишется через пробел. Лара Малинович шипела на Рудика, который опрокинул ей на колени чашку с кофе. «А как я выведу это пятно?» – виновато отбивался Рудик. «Как вводил, так и выводи», – шипела Лариса. Потрясенный Виктор в четвертый раз рассказывал, как у него на заправке умыкнули телефон, оставленный на приборной панели. «Уму непостижимо, – жаловался Виктор. – Вышел заплатить. Не закрывать же машину, верно? Отъехал, схватил, чтобы позвонить клиенту, а он не хватается. А как возвращаться? На Большевистской такое движение, что до обеда не развернуться. Как в анекдоте, блин, человечество, матерясь, расстается со своим мобильником, кошельком, ключами…»
– Знаешь, чем отличается человек от животного? – украдкой шепнул Смолину Рудик. – Человек способен воровать не только еду.
– Российский человек, – уточнил Смолин. – У кавказцев есть традиция воровать невест. А у нас вообще воровать традиция.
– Не воровать, а заниматься нестандартным приобретением, – поправила Лариса.
Богоявленский не имел привычки забывать о своих поручениях. «Развод на работы», дружеский рык. «Члены партии приветствовали своего лидера стоя», – ядовито пошутил Виктор. Он пробивался через пробки на левый берег – с целью оказания гражданке Комаровой неотложных юридических услуг. В клиентке самым жутким образом уживались феминистка с нимфоманкой. Он выслушал лекцию о вреде мужчин в целом и энергетиков в частности, вежливо отклонил предложение одинокой сутяжницы обсудить вопросы в спальне. Уверил женщину, что еще вернется, и предложил на следующий день зайти в адвокатскую контору, которая поможет составить исковое заявление и запустить машину по добыче справедливости.
Он был комком нервов, когда покинул клиентку, скатился с лестницы и сел за руль. Он не мог уже терпеть. Выключил телефон, заставил себя успокоиться, вклинился в поток транспорта, осаждающий мост…
Кира открыла, и сердце сжалось. Она не была святой, но от нее исходило такое теплое сияние…
Она улыбнулась, отлегло от сердца. Смолин расслабился.
– Невинность под угрозой срыва, – кокетливо пошутила она. – Тебя не было неделю, Господи… Я решила, что ты никогда не вернешься…
– Неделю? – поразился Смолин.
Она засмеялась.
– У тебя лицо, как у фотографа, у которого действительно вылетела птичка. Провалы в памяти, Пашенька? Входи скорее, боже, как я счастлива…
Он смирился. Пришла любовь – нечаянная, злая. Перевернулось все, что было прочно и на века. Комната с тахтой стала Пятым Вавилоном. Они любили друг друга до потери пульса. Счастливый, как ребенок, он болтал на отвлеченные темы, наслаждался ее голосом, курил, пуская в форточку дым. Возвращался к ней, обнимал, тонул в ее глазах, поражался, откуда в этой женщине столько любви и ласки. Его уже не волновало, в каком мире он находится, не напрягала странная болезнь, обстоятельства, вынудившие ее поселиться на обрыве цивилизации…
Он забыл про работу, отключенный телефон, машину, брошенную неведомо где, жену с пытливым интересом. Впрочем,