работу, но теплые слова доставались другому. И вот однажды, не выдержав, мотыга бросила вызов гордецу, призвав его к трону Энлиля.
– Откуда это? – спросил Фай.
– Вавилон, клинопись, боги Месопотамии. Но как все современно!
Максим снова перешел на речитатив:
– Брезгливо взглянув на мотыгу, плуг речь свою начинает: «Взгляни на меня, деревяшка, взгляни, как я безупречен!» – деревяшкой называет ее, стараясь больней уколоть, – сказал Максим, бросив взгляд на кетмень.
Фай пересел на край ямы, подложив под себя рабочие рукавицы, видно, ноги его затекли. Ручка от долгого употребления была отполирована кожей ладоней и слегка искривлена, чтобы смягчать удары.
– Что плохого в дереве? – продолжал Максим. – Топор, молоток, стамеска, отвертка – весь ручной инструмент такой же точно. Рабочая часть – металл. Кстати, постоянно меняется: камень, бронза, железо, сталь, наконец, а держак по-прежнему деревянный. «Сам царь под пение лютни мою рукоять сжимает, и день этот праздником людным в календаре отмечает». Вот оно что! Похоже на то, как первые трактора, восемь-двенадцать лошадиных сил, выезжали в поле. Деревенская детвора бежала следом, разинув рот. Молодой парень сидел на железном насесте, переключая рычаги – сам царь. «И нет мне равного в мире. Я целину поднимаю. Я землемер Энлиля. Благоговение и трепет в людях я порождаю». Почему же трепет? Да ведь произошло чудо. Орудие получило животную тягу стало машиной. Его рабочий орган полностью изменился – сошник, лемех, отвальная доска. Кетмень обрабатывает точечное пространство, окучивая отдельное растение на грядке. Движение плуга непрерывно, заканчиваясь на границе поля. Пахарь поворачивает упряжку, в этот момент возникает информационный импульс, больше его нигде нет. Весь проход, составляющий борозду, есть силовое действие. «…Им поднимается целина…» Но что такое распашка целины или нови? Покорение пространства в хозяйственных целях. Плуг во времена Энлиля был тем же самым, что для нас трактор. В предвоенные годы с помощью трактора провели коллективизацию, а через двадцать лет подняли ковыльные земли Сибири и Казахстана. «Я груда зерна золотого, всему народу я пища». «…Зерна золотого…» – проговорил Максим нараспев. – «Пошевели мозгами, мотыга, кто кормит нищих колосьями, я или ты? И незачем мне, сестрица, в грязи с тобой копошиться, у моего ведь дома может всегда поживиться бедняк остатком соломы!» И заключает, – Максим поднял ладонь, призывая к вниманию, – «Мне быть в этом мире князем, тебе ж в непролазной грязи весь век, как рабыне, лазать». И он прав. Перемена в орудии меняет все. Работник приобретает княжеское достоинство, участок земли, при обработке вручную едва способный прокормить семью, становится полем. Продукт труда уже не корнеплод – ямс, таро, маниок и другие бедные протеином культуры тропического земледелия, но полновесное зерно, становой хребет древнего мира с его первородными государствами. Мы говорим Египет, Вавилон, Ассирия, Китай и Древняя Индия, но держать в уме надобно плуг, ибо он им отец.
Фай напряженно смотрел. Он видел свое