я тебе сообщу. Кстати, надеюсь, ты теперь чаще ходишь в церковь. Самое время, Цезарь. В наши годы мы на пороге смерти, а она подкрадывается ночью, как тать. Мне было бы так радостно, если бы ты написал мне, что в этом году, как полагается, говел на Страстной неделе. Так ты бы очистился изнутри. Флоретта преставилась вполне по-христиански, чем доставила нам удовольствие.
Передай мой дружеский привет Финетте и Клэр из Бускарль, и проч. и проч. Как только горбун появится, я тебя предупрежу.
– Ну вот, я считаю, мы не зря писали, – сказал Лу-Папе, – этот человек никогда здесь не поселится. Слушай меня внимательно! Во-первых, он налоговый инспектор, а они, налоговые инспектора, далеко не дураки. Им прекрасно известно, что намного легче зарабатывать деньги переводом их из чужого кармана в свой, чем корячась в поле. Чтобы достать до земли, приходится нагибаться, а окошки налоговой службы высоко – сгибаться в три погибели не требуется. Да и пером наживешь меньше волдырей, чем киркой. Во-вторых, он горбун: крестьянин часто становится горбуном, а вот чтобы горбун стал крестьянином, что-то не слыхал.
– Это верно. Все складывается как нельзя лучше. Тут нам повезло. Что ты станешь делать? – поинтересовался Уголен.
– Ждать.
– Ты не боишься, что он продаст все и сразу кому-нибудь из Жеменос или Роквер?
– Это вполне возможно, но, если и найдется кто-то, кто купит все имущество, он оставит себе только то, что имеет цену, и будет очень рад перепродать эту ферму, притом недорого… Если это будет крестьянин, то, увидев ферму в том состоянии, в которое ты ее привел, он зальется горючими слезами.
– И это верно, – согласился Уголен с гордостью истого творца, – а через месяц будет еще лучше, потому что кустарник в день вырастает на пять сантиметров…
– К тому же нет воды! Воды-то нет! Разве что в небольшой ржавой насквозь цистерне! – с чисто дьявольским азартом воскликнул Лу-Папе.
– Есть у меня небольшое опасение. Этой ночью сообразил…
– Чего ты боишься?
– Боюсь, как бы в бумагах нотариуса не был помечен родник…
– Мне это тоже пришло в голову, – задумавшись, отвечал Лу-Папе. – В моих документах на дом колодец помечен…
Они погрузились в размышления, было слышно, как в тишине отбивают время высокие напольные часы.
– Слушай, Куренок, этот ключ не такой давний… Я еще ребенком слышал, будто это Камуэн Кривой, отец Камуэна-Толстяка, нашел его.
– Выходит, ему почти сто лет? – сказал Уголен.
– Почти. Но у нотариуса документы гораздо старше. И раз ферма никогда не продавалась, по-моему, в бумагах ключа не должно быть.
– А если его указали, когда передавали наследство от отца к сыну?
– С какой стати они стали бы указывать? Неразумно ставить власти в известность о том, чего они не знают! Они обязательно воспользуются случаем, чтобы взять с тебя побольше налогов! Нет, по-моему, в бумагах родника нет.
– А если горбун приедет и кто-нибудь из деревни скажет