как это?
– Да я проставлю на обратной стороне конверта свой адрес.
– А ты не боишься, что письмо с двумя адресами поставит почтальона в тупик? – забеспокоился Уголен.
– Бедный мой Уголен, просто невероятно, какой ты простак. На почте сначала читают адрес на той стороне, где приклеена марка. А потом, если адресат выбыл или умер, переворачивают конверт, видят второй адрес и отправляют письмо обратно. Благодаря чему становится понятно: Цап-Царапка там уже не живет или умерла!
– А кто приклеивает марку, для того чтобы письмо вернулось обратно?
– Да никто, – слегка вышел из себя Лу-Папе. – Марка уже не нужна, потому что первая марка, которую ты приклеил, ничему не послужила, раз твое письмо не дошло туда, куда ты хотел. И на почте…
– Слушай, Папе, не утруждай себя объяснениями: я все равно ничего не понимаю, но это не имеет никакого значения. Напиши ей письмо, посмотрим, что из этого выйдет.
Пока глухонемая убирала со стола, они приготовили все необходимое. Пришлось отыскать чернильницу, добавить в нее теплой воды и уксуса. А перо они потерли песком, и оно стало как новенькое. Наконец они принялись за дело и долго обсуждали каждую фразу – что писать, что не писать. У Лу-Папе был довольно разборчивый почерк, но он не очень заботился об орфографии, которую с легким сердцем переделывал на свой лад.
К полуночи он закончил писать и стал перечитывать письмо вслух. Уголен нашел его творение верхом совершенства и беспечно отправился под звездами к себе в Массакан.
В ожидании ответа от Цап-Царапки они не сидели сложа руки.
В одно прекрасное утро, чуть свет, Лу-Папе зашел за Уголеном. Накануне в клубе он всенародно объявил, что пойдет на другой день в холмы по грибы, поскольку уже наступил грибной месяц – ноябрь. На нем было два больших ягдташа с перекрещенными на груди ремнями: в одном была еда и две бутылки вина горлышками наружу, в другом – инструменты.
Уголен уже ждал его, завтракая турецким горохом и репчатым луком. На столе стояли две конусообразные затычки, изготовленные из ветки каменного дуба и высушенные в горячей золе очага.
– Думаю, маленькая будет как раз, – сказал Лу-Папе. – Сними башмаки и надень туфли на веревочной подошве. У тебя есть лом?
– Я его отнес туда вчера вечером. Спрятал в кустах вместе с кувалдой, резцом, большой ножовкой и киркой.
Он хорошенько зашнуровал туфли, встал со стула, поднял наполненный до половины мешок и перебросил его через плечо.
– Это цемент, – пояснил он. – Цемент для НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ!
Молча поднялись они до Розмаринов, держась под соснами.
Как-то неуверенно забрезжил рассвет, занималась бесцветная заря, стояла тишина, нарушаемая еле слышным «цик-цик» певчих дроздов.
Лу-Папе спрятался на вершине небольшой отвесной скалы, прямо над родником, за поросшей растительностью глыбой, откуда он мог в одно и то же время наблюдать за окрестностями и руководить работой.
Первым делом Уголен спилил все побеги на смоковнице,