гроб перенесли через перевал и показалась деревня, с колокола на церкви Бастид-Бланш слетел похоронный звон…
– Ты проверил, не заряжено ли ружье? – неожиданно спросил у булочника Филоксен.
– Нет, не подумал об этом. С «намерлесом» это так просто не определишь!
– Без всякого сомнения, заряжено! – откликнулся Эльясен. – Притом крупной дробью! Возвращаясь домой, он всегда заряжал его крупной дробью на случай появления дикого кабана, который иногда приходил к дому ночью!
– Это может быть опасным, – проговорил Лу-Папе.
– К тому же он подпилил курок, чтобы сделать его чувствительнее… Он говорил: достаточно порыва ветра, чтобы ружье выстрелило! – подтвердил кузнец.
Новость тут же облетела всех присутствующих.
Филоксен, который шел сразу за кюре, обернулся:
– А может быть, ружье на предохранителе?
– Вряд ли! – отрезал кузнец.
По рядам пробежало волнение при мысли, что за еловой гробовой доской, как раз на уровне лиц идущих за гробом людей, находится наведенное на них дуло «намерлеса»… Похоронный кортеж тут же разделился надвое, и далее его участники следовали по обеим сторонам дороги, оставив посередине довольно широкое пространство: если бы и началась стрельба, то опасаться можно было лишь за голову господина кюре, святого отца, которому в худшем случае был уготован рай…
На кладбище Лу-Папе держался с большим достоинством, но ему пришлось несколько раз ущипнуть за руку Уголена, который безотчетно улыбался и что-то напевал себе под нос.
После похорон все собрались по привычке в клубе, где пропустили по стаканчику за упокой души почившего Пико-Буфиго. Уголен и Лу-Папе завели беседу со старым Англадом.
– Значит, наследник ты? – спросил Лу-Папе.
– Да нет, – ответил Англад. – Мы, правда, состояли в родстве, но слишком уж далеком. То есть мать его отца была троюродной сестрой моего деда. Фамилия у нее была Англад.
– Но на что-то ты же имеешь право?
– Нет, все получит его сестра.
– И мы с ним родственники, – вступил в разговор Казимир. – Ведь Камуэн Кривой, отец Камуэна-Толстяка, отца Флоретты и Пико-Буфиго, был женат на сестре моего деда. Так что у нас более или менее одна кровь. Но, разумеется, все получит Флоретта.
Лу-Папе, который набивал в этот момент трубку, не поднимая глаз, спросил:
– Разве она еще жива?
– А почему бы и нет? – ответил Англад. – Она моложе тебя. Знаю, что муж у нее умер… Слышал от кого-то на ярмарке в Обани лет пять-шесть назад. А она вряд ли… Женщины, они живучие!
– А кто она, эта женщина? – поинтересовался Уголен.
– Твой дядюшка хорошо ее знал. Не правда ли, Цезарь?
Лу-Папе шарил в карманах в поисках спичек.
– Это Флоретта, дочь Беренжеры, Флоретта Камуэн, Красотка, – понизив голос, говорил Англад.
– А где она живет? – спросил Уголен.
Лу-Папе наконец-то раскурил трубку.
– В Креспене. Потому что вышла за Лионеля,