на слово узника, тотчас же развязал полотенце, которым были скручены щиколотки Гоппа. Тот встал и пошевелил ногами, как бы для того, чтобы убедиться, что снова владеет ими. Я разглядывал его фигуру и должен признать, что мне очень редко случалось встречать человека более крепкого сложения. Лицо его, все обожженное солнцем, дышало силой и энергией и придавало еще большую внушительность всей его колоссальной фигуре.
– Если должность начальника полиции свободна, то вы более, чем кто другой достойны занять ее, – сказал он, глядя с восхищением на Холмса. – Способ, каким вы выследили меня, поистине гениален.
– Надеюсь, что вы будете сопровождать меня, – сказал Холмс, обращаясь к двум полицейским.
– Я умею править лошадью, – сказал Лестрейд.
– Отлично! Грегсон сядет в карету со мною… и с вами, доктор. Так как вы принимали участие в этом деле, то, надеюсь, что теперь уже вы не оставите нас?
Я более не заставил себя просить, и все мы сошли вниз. Наш узник, не делая ни малейших попыток к бегству, спокойно уселся в свой фиакр, а мы поместились по обе стороны от него.
Лестрейд взобрался на козлы, стегнул лошадь, и в несколько минут мы уже были на месте. Нас ввели в маленькую комнату, где один из инспекторов полиции записал имя арестованного рядом с именами других людей, обвиняемых в убийстве.
Инспектор был человек с бледным лицом и неподвижными чертами. Свои обязанности он исполнял четко, но как-то машинально, словно во сне.
– Арестованный предстанет перед судом присяжных на будущей неделе, – произнес он, – а в ожидании этого, Джеферсон Гопп, может быть, вы хотите что-то сказать? Но я должен предупредить вас, что каждое ваше слово будет записано и впоследствии может свидетельствовать против вас.
– Разумеется, у меня есть что рассказать, – спокойно ответил наш узник. – Я желаю это сделать в присутствии данных господ.
– Не лучше ли отложить это до того дня, когда вы появитесь перед судом? – спросил инспектор.
– Быть может, я не предстану перед ним совсем, – ответил он. – О, не пугайтесь! Я и не подумаю кончать самоубийством. Ведь вы доктор, не правда ли? – обратился он ко мне, глядя на меня своими черными и проницательными глазами.
– Действительно, – ответил я.
– Тогда будьте так добры, приложите вашу руку вот сюда, – продолжал он, поднимая к своей груди скованные руки.
Я исполнил его просьбу. Под моей рукой я тотчас же почувствовал сильнейшее внутреннее сотрясение, сопровождавшееся ускоренным сердцебиением. Стенки грудной клетки вздрагивали наподобие тонкой перегородки какого-нибудь строения, сотрясаемого гигантской машиной, помещающейся внутри его. В наступившей тишине я явственно различил глухое клокотанье, происходившее, конечно, по той же причине.
– Как! – воскликнул я, – У вас аневризма аорты?
– Именно так называли другие доктора мою болезнь, – ответил он без малейшего волнения. – Неделю тому назад я ходил к доктору, прося