том же: Эмили.
Люк никогда не говорил о своей старшей сестре, Кларе были известны лишь сухие факты: в восемнадцать лет Эмили покинула отчий дом, и больше о ней не слышали. На тот момент Люку было десять, его брату Тому – пятнадцать. Люк рассказал ей об этом однажды поздно вечером в его старой коммунальной квартире в районе Пэкхем, расположенной в полуразрушенном викторианском таунхаусе в переулке рядом с Куинс-роуд, через несколько месяцев после того, как он и Клара стали встречаться; они валялись там в кровати ночи напролет, слушая музыку и голоса из баров и ресторанов, теснившихся под железнодорожными арками вдоль улицы, а над ними по эстакаде с грохотом проносились поезда.
– Ни малейшего представления, что с ней случилось? – спросила Клара, сраженная его историей.
Люк пожал плечами, а когда заговорил, в его голосе звучала горечь, которую она до сих пор не замечала.
– Нет, ни единой мысли ни у кого из нас. Просто однажды ушла. Оставила записку, в которой сообщила, что покидает дом, после этого никаких вестей от нее не было. Это полностью разрушило мою семью; родители так и не смогли оправиться. У мамы случился нервный срыв, после чего мы решили, что будет лучше никогда больше не упоминать имя Эмили. Мы убрали ее фотографии и перестали о ней говорить.
Клара в ужасе села на кровати.
– Так страшно! Тебе было всего десять, наверное, очень хотелось поговорить о ней… должно быть, это невероятно опустошило и тебя, и брата.
Он перестал водить рукой по ее ноге.
– Думаю, мы поняли, что не стоило этого делать.
– Но… разве не … я хочу сказать, полицию разве не привлекли к расследованию?
Он понурил голову.
– Она ушла сама по доброй воле. И мне кажется, это особенно ранило моих маму и папу – в записке говорилось, что она уходит, но не объяснялось, куда и почему. Отец говорил мне, что нанял тогда частного детектива, чтобы попытаться разыскать ее, но безрезультатно. – Он пожал плечами. – Она словно испарилась.
В этот момент Клара поняла про Люка то, что до сих пор оставалось загадкой. Нет-нет, да мелькала за его смехом и шутками, его потребностью быть живительной силой и душой любой вечеринки едва уловимая печаль, которую Клара до сегодняшнего дня не могла распознать.
– Какая она была? – тихо спросила Клара.
Он улыбнулся.
– Классная. Забавная, милая, но немного неистовая, что ли… Тогда я был десятилетним мальчиком, и сейчас не могу быть объективным, но мне кажется, такие люди редко встречаются. Ее страстно увлекали многие вещи, все эти собрания и марши за спасение китов, права женщин… да что угодно. Сводила с ума родителей, не могла спокойно усидеть на месте, просто выполняя школьные домашние задания. Я был ребенком, но ее принципиальность, уверенность в том, что правильно, а что – нет, даже в то время вызывали у меня восхищение. Свободный духом человек, понимаешь? – Он вздохнул и почесал лицо. – Может, у нас дома ее слишком ограничивали, а ей хотелось свободы? Кто знает? По-видимому, поэтому она и ушла.
– Мне так жаль, – мягко сказала Клара. – Не могу представить, каким ударом это стало для всех вас.
Он встал,