ожесточённо потребовал взять его в армию. Хоть в обоз.
– Специальности не имеете. Может быть, полезное увлечение? Радиодело, например? Как с языком?
– По немецкому «отлично». Читаю и почти свободно говорю.
– Ждите повестку.
Чтобы не проморгать посыльного с вызовом из военкомата, пришлось вернуться в свою квартиру.
В жаркое лето полуподвал сохранял прохладу. Мягкая кровать с положенными на неё стопками чистого накрахмаленного белья, большой стеллаж с редкими книгами, тикающие старинные часы располагали к покою. Ефим знал, где спрятан ключ от кладовой, а разыскал в кухне мешок с сухарями и, налив из водопроводного крана воды в кружку, сел за стол, положив перед собой книгу.
Через два дня сухари надоели, и он отсыпал немного муки из отцовских запасов. Чуть-чуть масла, взял одну баночку консервов…
Много читал, лёжа. Всё больше про героическое. Откладывал книгу, думал и утверждался во мнении, что на фронте он будет не трусливее других, может быть, и посмелее. Наверняка посмелее.
Повестку принесла белобрысая пионерка. Как на крыльях летел Ефим к военкому и его предложение пойти учиться в разведшколу встретил восторженно.
– Ваше «да» будет иметь силу через полмесяца. Есть время подумать. А пока советую вступить в добровольную санроту при госпитале. Поможете разгружать эшелоны с ранеными. Гоп?
– Гоп! – машинально повторил Ефим.
Дома его ждало письмо от отца. Замусоленный треугольничек принёс тревожную весть: заболела мама, заболела серьёзно. Чтобы поднять её на ноги, нужно достать редкое лекарство. Отец как можно скорее рекомендовал обратиться к одному из знакомых, не жалеть ничего, «иначе мы можем лишиться матери!»
Раздумывать было некогда.
Ефим побежал по указанному адресу, нашёл папиного знакомого, тот пообещал лекарство с мудрёным названием, только не за деньги. Ефим согласился – он уже не раз пользовался продуктами из кладовой и знал наперечёт, что там есть.
Вечером вместе с ребятами и девчатами из санитарной роты впервые выносил раненых из вагонов, прибывших из-под Сталинграда. Впервые услышал, как люди дико кричат от боли, скрежещут зубами или жалко бормочут в бреду. Увидел красные забинтованные культяпки вместо рук и ног. Слёзы, промывающие светлые дорожки на грязных небритых щеках. Вошь на белом лбу, только что вынесенного из теплушки, безрукого лейтенанта. Сопровождающая раненого медсестра попросила нести его осторожнее – это знаменитый разведчик.
Придя домой, Ефим не мог засунуть в рот кусок хлеба – его тошнило.
При следующей выгрузке один раненый на глазах у Ефима в буйном беспамятстве сорвал с головы бинт и обнажил пульсирующую кровавую впадину у виска. У Ефима закружилась голова, он выпустил из рук носилки и грохнулся в обморок.
Ни в госпиталь, ни в военкомат он больше не пошёл. Знакомый, который доставал для матери лекарство,