лечь. А чего теперь икру метать, хоть русский ты, а хоть и татарин из Австралии?! Чего русское правительство вспоминать, мать-перемать? Вот тоже мода пошла! До каталажки никто ни гу-гу. Но как только время беззаботное появляется, сразу тебе русское правительство виновато, тоже мне деловой нашелся, раскудахтался. Пошел бы в Думу по трезвой и сказал бы там все. А то нет – здесь людям настроение портит, не дает поспать по-человечески.
Николай, еще не уснувший, думал о более важных делах, своих собственных, а не вселенских, русско-правительственных. Ему нужно было прикинуться дурачком и ни в коем случае не сказать этим долдонам о конторе. Тогда крышка. Тогда ни один ЧОП его не возьмет. И даже русское правительство ему в этом не поможет. Выплывай сам, если влип в такое дерьмо.
– Ну и нервы у тебя! – сказал разбудивший его высокий человек. – Храпака такого давал, аж стены тряслись. На все ноль внимания, фунт презрения, спать хочу. Такой концерт тут проспал!
– Чего случилось? – Николай вяло заморгал.
– Иди. Вызывают тебя.
Касьминов в трусах семейного покроя, а если кого-то очень интересует, то и семейного пошива на машинке прошлого века, поднялся, недавно совсем еще крепкий – если бы не та злополучная странная авария, пошел, грубо ворочая руками, на выход.
– Одевайтесь! – сказал старлей, по ходу задавая вопросы.
Николай отвечал на них коротко: служил, майор запаса, приехал искать работу. Где? Где она есть. Пока не нашел. Обещали. Денег с собой нет. Оформляйте как хотите. Ни военной, ни государственной, ни семейной, ни личной тайны он старлею не выдал.
– Ладно, майор, ступай! У меня брат такой же, – пожалел его старлей. – Акт на тебя я составлять не стал. Под свою ответственность. Но если работу найдешь, лучше не пей. У нас с этим строго.
– До свиданья. Спасибо, старлей. Удачи тебе… – Николай осекся. Хотел подерзить, сказать этому сидящему офицеру что-нибудь злое, честное, но он смолчал, взял удостоверение водителя и пошел на вокзал, не пойми какой: то ли счастливый (двести пятьдесят долларов в месяц пробил он для сына!), то ли уставший от суеты последних дней, то ли еще неплохо проснувшийся – поспать он любил, зачем зря говорить.
И только на вокзале удивился, огорченный: «Елы-палы! Уже пять часов!» И неуклюже разогнался, как мог. До отхода очередной электрички оставалось минут десять. А вдруг часы неправильно идут. Следующая электричка аж в 19.40!
В подземном переходе он увидел старушку-нищенку, вспомнил бабушкину мудрость: «От сумы и тюрьмы не зарекайся!» – извинился перед нищенкой: «Ни копейки нет, бабуля!», – удивился своим же собственным словам (нет, так и нет – зачем же орать на весь белый свет об этом, какой ей толк с твоих слов), поспешил на перрон, успел, сел, отдышался, сунул руку в сумку, взял «Метро» в руки и ухмыльнулся: «А книгу „О вкусной и здоровой пище“ менты все-таки заныкали! Во дают, ребята! Им и охрана не нужна!»
Кроссворд он решал минут двадцать. Остальные полтора часа ни о чем не думал, спал.
В первый день девяносто шестого года