я сидел в лаборатории в полном отчаянии. Мне не удавалось получить идеальное биополе Ульянова-Ленина лишь по той причине, что я не был уверен в подлинности музейных экспонатов, принадлежащих ему в разное время. В наших музеях, как оказалось, так много фальшивок! Большая часть экспонатов являются подделками, подлинники же украдены и проданы или хранятся где-нибудь в частных коллекциях. Я исколесил всю Москву в поисках всего, что хоть как-то было связано с Лениным. Пальто, костюмы, рубашки, жилетки… У меня был набор галстуков, носки и подтяжки, ручки, расчески, ножи и ложки, были книги и тетради, письма, приказы, даже любовные записки и наволочки. А какие я добыл прекрасные черные ботинки с коричневыми шнурками! Что из всего этого багажа было подлинным, а что подделкой? Кто мог знать, в каких очках вождь работал по ночам и какими зубными щетками пользовался? А кепка, его пресловутая вездесущая кепка! Или красный шелковый бант!..
– Ты собираешься на блошиный рынок? – шутила Юля.
Разумеется, из всего перечисленного у меня настоящей, так сказать, «живой» была только английская булавка, которую можно было видеть, о которую можно было уколоть палец или с помощью которой вытащить занозу. Я украл ее у какого-то старика, лично знавшего Ленина и ни за какие деньги не соглашавшегося мне ее продать. Украл в надежде вскоре вернуть, но он неожиданно умер. Куда было девать эту драгоценную революционную реликвию? Я и хранил ее у себя. Итак, у меня настоящей была только булавка, все остальное существовало как поле. Мы притащили к себе генератор…
– Генератор чего?
– В основе работы такого прибора лежит эффект супругов Кирлиан. При определенных условиях вокруг предметов, помещенных в поле известной частоты, появляется эта аура, сияние, которое можно зафиксировать на фотопленке и затем провести количественный анализ ее состояния. Перед тобой человек – как на ладони. Жора был в восторге, однажды увидев свою ауру.
– По-твоему я – святой?
Его аура не сияла небесным светом, и я не стал ему рассказывать о его качествах, но ему было достаточно моего молчания, чтобы какое-то время ходить в задумчивости. А однажды, когда я проявил недовольство каким-то его поступком, он выпалил:
– Я и сам это знаю! И нечего горбатому так часто тыкать в нос его горбом.
Это было сказано в злости на себя, и я успокоил его тем, что у него еще ничего не потеряно. Итак, у меня настоящей была только ленинская булавка с ее неподдельным, истинным полем, ее памятью и т. д., и т. п. Она и послужила для меня своеобразным индикатором, тестером, мерилом, так сказать, настоящести, истинности всех других Ленинских вещей и их полей. Все, что было поддельным, фальшивым, никогда не принадлежащим Ленину, я безжалостно выбрасывал в мусоропровод. Сопоставляя память булавки и память, скажем, Ленинской расчески, мне удалось бы создать обобщенный образ настоящего биополя Ленина, в котором каждая клеточка, каждая молекула соответствовали бы истинному вождю. Это было необходимо для того, чтобы поместить в него, наконец, кусочек добытой у Эрика Ленинской крайней плоти, размельченной