и замечательный суп из чеготорамы! – воскликнул Пуаре, завидев Кристофа, который входил, почтительно неся похлебку.
– Простите, это суп из капусты, – ответила г-жа Воке.
Все молодые люди покатились со смеху.
– Влип Пуаре!
– Пуарета влипла!
– Отметьте два очка маменьке Воке, – сказал Вотрен.
– Вы обратили внимание на туман сегодня утром? – спросил музейный чиновник.
– То был, – сказал Бьяншон, – туман неистовый и беспримерный, туман удушливый, меланхолический, унылый, беспросветный, как Горио.
– Гориорама, потому что в нем ни зги не видно, – пояснил художник.
– Эй, милорд Гоуриотт, это разговариуайт об уас.
Сидя в конце стола у двери, в которую входила подававшая прислуга, папаша Горио приподнял голову и нюхал взятый из-под салфетки кусок хлеба, – по старой коммерческой привычке, еще проявлявшейся иногда.
– Ну, по-вашему, не хорош, что ли, хлеб? – резко крикнула Воке, покрывая своим голосом звон тарелок, ложек и голоса других.
– Наоборот, сударыня, он испечен из этампской муки первого сорта, – ответил Горио.
– Откуда вы это знаете? – спросил Эжен.
– По белизне, на вкус.
– На вкус носа? Ведь вы же нюхаете хлеб, – сказала г-жа Воке. – Вы становитесь так бережливы, что в конце концов найдете способ питаться запахом из кухни.
– Тогда возьмите патент на это изобретение – наживете большое состояние! – крикнул музейный чиновник.
– Полноте, он это делает, чтобы убедить нас, будто был вермишельщиком, – заметил художник.
– Так у вас не нос, а колба? – снова ввязался музейный чиновник.
– Кол?.. как? – спросил Бьяншон.
– Кол-о-бок.
– Кол-о-кол.
– Кол-о-брод.
– Кол-ода.
– Кол-баса.
– Кол-чан.
– Кол-пик.
– Кол-рама.
Восемь ответов прокатились по зале с быстротою беглого огня и вызвали тем больше смеха, что папаша Горио бессмысленно глядел на сотрапезников, напоминая человека, который старается понять чужой язык.
– Кол?.. – спросил он Вотрена, сидевшего с ним рядом.
– Кол-пак, старина! – ответил Вотрен и, хлопнув ладонью по голове папаши Горио, нахлобучил ему шляпу по самые глаза. Бедный старик, озадаченный этим внезапным нападением, продолжал сидеть некоторое время неподвижно. Кристоф унес его тарелку, думая, что старик кончил есть суп, и когда папаша Горио, сдвинув со лба шляпу, взялся за ложку, он стукнул ею по пустому месту. Раздался взрыв общего смеха.
– Сударь, – сказал старик, – вы шутник дурного тона, и, если вы позволите себе еще раз так нахлобучивать…
– То что будет, папенька? – прервал его Вотрен.
– То когда-нибудь вы дорого поплатитесь за это…
– В аду, не правда ли? – спросил художник. – В том темном уголке, куда ставят в наказанье озорных ребят!
– Мадемуазель, что же вы не кушаете? – обратился Вотрен к Викторине. – Видно, ваш папенька оказался упористым?
– Один ужас, – ответила г-жа Кутюр.
– Надо