крайней мере в фильмах. А что, если он подойдет к одному из них и поздоровается: «Добрый вечер, дорогой коллега!»
– Это было бы глупо, просто по-идиотски! – сам себе ответил Калле.
Никогда не надо опережать события.
Ой, ой! Как иногда везет! Эти двое подошли и уселись в креслах прямо напротив Калле. Он мог через дырки в газете глазеть на них сколько влезет.
«Приметы! – сказал себе суперсыщик. – Самая обыкновенная рутинная работа! Сначала один… Ну, знаете ли… За такую рожу просто штрафовать надо!»
Более мерзкой физиономии Калле видеть просто не приходилось. И в глубине души он подумал, что общество по охране красоты города наверняка охотно отвалило бы кругленькую сумму за то, чтобы этот тип убрался отсюда подальше. Трудно было решить, что именно делало его лицо таким отталкивающим: низкий ли лоб, слишком ли близко друг от друга посаженные глаза, нос ли с горбинкой или рот, обезображенный своеобразной кривой улыбкой. «Уж если он не мошенник, то я архангел Гавриил собственной персоной…» – думал Калле.
Во внешности другого незнакомца, невысокого и белокурого, ничего примечательного не было, если не считать почти болезненной бледности. И глаза у него были какие-то очень бледно-голубые, с блуждающим взглядом.
Калле не спускал с них такого пристального взгляда, что кажется даже странным, как это глаза его не выскочили из смотровых дырок в газете.
Да и ушки у суперсыщика Блумквиста были на макушке. Парочка вела оживленную беседу, хотя, к сожалению, Калле многого расслышать не мог. Но вот бледнолицый сказал более громко:
– Тут и говорить нечего! Он точно здесь, в этом городе! Я сам видел его письмо к Лоле. На почтовом штемпеле было отчетливо написано «Лильчёпинг».
«Письмо к Лоле! Лола Хельберг, кто же еще?! Да, котелок мой варит!» – удовлетворенно констатировал Калле.
Он ведь сам отправил письмо Лоле Хельберг, так кем же еще могла быть эта достопочтенная дама! И имя ее есть в его записной книжке.
Калле напряженно старался уловить как можно больше из беседы незнакомцев, но – напрасно! Вскоре явился швейцар и объявил, что номер готов принять гостей.
Мордоворот и Бледнолицый поднялись и пошли. Калле резко последовал их примеру, но вдруг увидел, что швейцара за конторкой нет. И вообще никого, кроме него самого, в этот момент в вестибюле гостиницы не было. Ни секунды на раздумья! Он раскрывает регистрационную книгу и смотрит. Еще раньше он заметил, что Мордоворот расписался там первым. «Туре Крук, Стокгольм». Да, должно быть, это он! А как зовут Бледнолицего? «Ивар Редиг, Стокгольм».
Калле вытащил свою маленькую записную книжечку и тщательно вписал туда имена и приметы своих новых знакомцев. Открыв книжку на странице дяди Эйнара, он записал: «Иногда, по-видимому, называет себя Эйнар Бране». Затем, сунув газету под мышку, он, весело насвистывая, покинул гостиницу.
Но оставалось еще одно: автомобиль! Очевидно, это была их машина, стокгольмские машины не так уж часто встречались в их городе.