слов, мне было нужно, чтобы они прозвучали. – И две комнаты всего. Он совсем маленький, этот ваш охотничий домик.
– Там есть печка, Аня. И лес вокруг. И целое озеро чистой воды. И еще там рыба, птица, грибы и брусники полный лес. И знаешь еще, что самое важное?
– Знаю, да, – сказала я вяло. – Там совершенно – никто – не живет.
И вопрос был решен.
Чего я никак не могла ожидать, так это Лениного восторга по поводу предстоящего нам бегства. Он был похож на ребенка, которому в последнюю минуту разрешили присоединиться к чужому празднику – не прошло и пяти минут, как он уже говорил громче всех, тыкал пальцем в карту – «через Питер не пойдем, там такой же беспредел наверняка», выдернул из-под Сережиного стакана позабытый было список, по которому совершались покупки, – «картошка, да у нас три мешка картошки в кладовке, Маринка, посмотри, крупы у нас тоже всякой полно, а тушенки я докуплю, завтра прямо съезжу и докуплю», и потом вдруг притих, горестно сдвинув брови, – толстый ребенок, которому не хватило подарка под елкой, – «у меня нет ружья, только пистолет, травматический», и Сережа, успокаивающе – «дам я тебе ружье, у меня их три»; они сидели, сдвинув головы, – папа Боря, Сережа и Леня, оживленно разговаривая, рядом с ними Мишка, с горящими глазами, заразившийся общим волнением, а я разлила оставшийся виски в два стакана и протянула один Марине, которая схватила его немедленно свободной от девочки рукой, как будто все это время следила за мной, не отрываясь; наши взгляды встретились, и в глазах этой отстраненной, едва знакомой мне женщины, с которой за два года жизни здесь я обменялась от силы парой фраз, я увидела то же чувство, которое переполняло и меня, – беспомощный, бессильный страх перед тем, что уже случилось с нами, и перед тем, что обязательно еще произойдет.
Спать засобирались через час – есть никому не хотелось, поэтому даже в этом ни я, ни Марина не смогли оказаться полезными; повысив голос, я, по крайней мере, смогла отослать наверх Мишку, который, недолго посопротивлявшись, горестно ушел, а за ним поднялись и все остальные, все еще продолжая разговаривать; Леня наклонился, чтобы взять девочку из Марининых рук, но та вдруг прижала ребенка к себе и сказала – голос ее прозвучал неожиданно резко, так, что все замолчали:
– Аня, можно, мы у вас переночуем, я не хочу туда возвращаться.
Все мы, не сговариваясь, посмотрели в окно гостиной – черное небо, мерцающий в свете уличных фонарей снег, пустая дорога, уходящая в лес; я подумала о развороченной прихожей соседского дома, о мертвой красавице Айке, лежащей на красном снегу, – наверное, в наступившей темноте пятна крови сделались черными и белая собачья шкура заиндевела на морозе; в наступившей тишине Сережа произнес, не обращаясь ни к кому конкретно:
– Хорошая мысль, Марин. Оставайтесь. Отца положим в гостиной, а вы размещайтесь в кабинете. А еще я думаю, что всем сразу спать нельзя, ребята, – кто-то должен смотреть за дорогой. Если уж они днем не побоялись, было бы глупо надеяться,