ему и предстояло в самом крайнем случае заканчивать без меня. Второе письмо предназначалось также для издательства, но на случаи моего спешного отъезда. Я поручала Зерцалову сдавать новые рукописи, подписывая их его и моей фамилиями, и разрешала ему производить в мое отсутствие все финансовые операции, в том числе и заключение договоров на издание и переиздание ранее написанного.
Так я давала возможность ему продолжать любимое дело, вне зависимости от того, как сложится в дальнейшем моя судьба. С тем, чтобы когда-нибудь он смог бы подписываться уже только своим именем, не завися ни от кого.
На себя же я наложила обязательства максимально усилить тренировки с Никитой, а также упражняться в тире.
Неожиданно быстро нашлась и бывшая любовница Белкиной. Воистину «чем дальше в лес – тем больше лесби!» Мир становился вокруг меня не просто тесен, а неприятно жесток и груб. Мы сошлись, и вскоре я знала о прошлом Маргариты едва ли не больше, чем она сама. Час мести близился, но я еще не была уверена в прочности положения моего мужа, соавтора и душеприказчика.
Я мучалась от мысли, что он – мой Павочка – останется совсем один. Ненавижу гомофобию. Каждый вечер, когда милый принц, не предупредив, задерживается где-то, я с ума схожу от страха. Черт знает, что взбредет в голову какому-нибудь низколобому идиоту, возомнившему себя судьей чужой нравственности и образа жизни. Мальчики, с которыми я знакомилась в «Маяке», «Шесть и девять» или «Тишине», как правило были на целую голову ниже Павы, и не в пример ему тонки и хрупки. Зерцалова никак нельзя назвать неженкой или размазней – он просто прекрасен и тонок, как мечта богини любви, а те мальчики – нежные цветы… (Я не имею ввиду, конечно, когда они хабалят и напиваются. У всех свои недостатки.) Но как подумаю, что кто-то может ударить такое дитя?! Садизм! Попадись такой подонок мне или Тамарке-кунфуистке, да чтобы на ней были увесистые гирьки на косах, а при мне дружественная бензопила…
Ведь мы, женщины, – существа по природе своей слабые, а значит взять да и припечатать в харю, чтоб разом вырубить, не можем. А бить – только дразнить. Причем, среди уличных мерзавцев по большей части встречаются мазохисты. Вот и получается, что если и придется бить – то скорее всего убьем, да еще и с особой жестокостью.
Нас с двоюродным братом родители с детства вышколили выбирать противника сильнее себя: «В случае поражения не так обидно, а победите – вдвойне почетно! Бить ребенка или женщину – последнее дело».
А у Павы душа нежная, женская…
Душа… Его душа, наверное, разрывается сейчас даже сильнее, чем моя, ведь я рискую только жизнью, а он теряет последнего друга.
Хотя, судя по подслушанному мною его разговору со Славой, кажется, он серьезно влюблен в кого-то.
Я продолжала работать над трилогией. Последняя повесть моего несчастного друга пощекочет еще кому– то нервишки. Какое-то время я склонна была подозревать, что письма с угрозами действительно существовали, раз уж лесбиянка не была