Того, – довольно улыбнулась она. – Лик розовинкой покрылся, а что лоб в испарине, то от жары да трех одеял, что на него навалили. Но оно и хорошо – у него чрез пот со всего тела яд исходит. Так что теперь долго проживет... – И вновь напомнила: – Ежели по государевым пирам кататься не станет.
– Не станет, – твердо заверил я ее.
– Вот и ладно, – кивнула она удовлетворенно, поделившись со мной своими опасениями: – Признаться, страшилась я, что помимо всего прочего ему еще и корешок райский подсунули, а тот свою подлючесть не враз выказывает, помедлить любит... Но вроде не трясет царевича, стало быть, миновала напасть.
– Так ты бы на всякий случай и от этого райского дала бы ему чего-нибудь, – предложил я.
Травница хмуро покосилась на меня и тяжело вздохнула.
– Дала бы, токмо... – И сокрушенно развела руками, не желая говорить вслух о собственной беспомощности. – Вот бабка моя, у коей я проживала, та ведала, да не успела я у нее узнать. Потому и сказываю – боле на пиры его не пущай. На сей раз миновало, а вдругорядь как раз его подсунуть могут.
– Если и поедет туда, то только через мой труп, – сурово заверил я ее.
А спустя полчаса, когда мы уже уселись за стол поужинать, пришла весть из царских палат.
Выжил государь. Во всяком случае, пришел в себя.
Федор, узнав об этом наутро, сразу и весьма искренне – я даже слегка удивился – возрадовался выздоровлению Дмитрия, но это длилось недолго – улыбка вновь сменилась на пасмурное настроение. Более того, царевич замкнулся в себе, чего с ним никогда ранее не бывало.
Раскручивал я его чуть ли не час, подходя то с одного боку, то с другого, а затем, устав ходить вокруг да около, приступил к лобовой атаке, шутливо потребовав:
Докладай без всяких врак,
Почему на сердце мрак, —
Я желаю знать подробно,
Кто, куда, чаво и как!..[17]
Деваться ему было некуда, и он раскрыл рот, начав говорить и принявшись с первых же слов намекать мне, как бы ему вообще от всего отказаться, чтобы неведомые убийцы тоже перестали посягать на его жизнь, ибо ее не купить ни за какие титулы, чины и должности, которые покойнику совсем ни к чему...
Мол, мне-то хорошо, ибо я не ведаю, что такое смерть и что там далее, а он в своих снах досыта на нее насмотрелся, потому...
Пришлось вести с ним долгую беседу, в первую очередь разъяснив одну простую истину – никто из этих мерзавцев, пытавшихся отравить его и Дмитрия, никогда не поверит, что Федор настолько нетщеславен, следовательно, все равно попытается его прикончить, и, если он от всего откажется, сделать им это будет проще простого.
Когда он это осознал в полной мере, тоскливо осведомившись, что неужто нет никакого выхода, я рявкнул:
– Есть! Но он только в одном – драться! В этом и только в этом твое подлинное спасение! Драться хотя бы для того, чтобы пожить подольше! Но запомни, жизнь стоит того, чтобы жить, но не стоит того, чтобы без конца о ней рассуждать, как это делаешь ты.