по краю кастрюли. Его соседи, зажимая носы, вскочили со своих мест.
– Всем сидеть! – заорал охранник, передернув затвор карабина.
В этот момент в центральной ложе ярко вспыхнул внутренний свет, и невысокий человек с аккуратно подстриженными усиками подошел к барьеру. На нем была новая, с иголочки темно-серая униформа. Весь партер и бельэтаж как по команде развернулись и замерли. В руке фюрера шевелился живой комок – маленькая пугливая мышка. Поражало ее сходство с вождем. Он, поглаживая мышь, медленно оглядел притихший зал, поморщился и поднял согнутую в локте левую руку. «Зиг хайль!» – как по команде, гаркнул партер. Женщины в вечерних платьях, с потеками краски под глазами, всклокоченные мужчины в смокингах и даже дирижер, который по роду службы должен был повернуться спиной к человеку в центральной ложе, – все они с невыразимым обожанием смотрели на Гитлера. Дирижер первым очнулся от этой эйфории и резко взмахнул рукой, приглашая музыкантов к исполнению гимна. Но почему-то вместо музыки слышался только шелест вееров и программок, хотя оркестр напрягался вовсю, а губы дирижера, высчитывая такты, нашептывали: «Дойчланд, Дойчланд юбер аллее…» Этот шелест накатывал, как прибой, то затихая, то вырастая до какого-то истеричного птичьего клекота, безжалостно бьющего по перепонкам…
Юлиан открыл глаза. Резкий порыв ветра мощным арпеджио промчался по листьям магнолии, раскинувшей тяжелые ветки прямо за окном его офиса. Он посмотрел на часы, было около пяти. Его правая щека, открытая солнцу, сильно нагрелась, а на левой осталась полосатая вмятина от жесткого рубчика диванного валика. Зазвонил телефон.
– Слушаю, – сказал он с хрипотцой в голосе.
– Что с тобой, ты не простудился? – спросила Виола.
– Я спал. Захотелось вздремнуть, и я прилег на диван, куда обычно сажаю пациентов.
– Ты не забыл, что мы сегодня идем в гости? Подарок я уже купила.
– Умница.
Юлиан зевнул, подошел к своему столу, достал из диспенсера влажную салфетку, развернул ее и приложил к лицу.
– Сон… – сказал он, потирая щеки, – сон…
Пятно
– Сколько Волику исполняется лет?
– Кажется сорок восемь. Ты идешь без галстука?
– Галстук ни к чему. Он гостей любит встречать в джинсах и сандалиях на босу ногу. Я не хочу выглядеть белой вороной.
– Между прочим, Ирена мне сказала, что у него будет этот целитель, о котором все говорят…
– Целитель?
– Помнишь, я тебе показывала его рекламное объявление на полстраницы в «Вестнике эмигранта»?
– Ах, этот… с польской фамилией.
– Его фамилия Варшавский. Думаю, он еврей, а не поляк.
– Он, кажется, родственник Волика?
– Дядя.
– Мой дядя самых честных… Слушай, Ключик. Я хочу тебе рассказать что-то очень интересное. Мне снился странный сон.
– У тебя пятно от вина на рубашке.
– Это не простое пятно, а даже очень драгоценное – Шато Латур 1982 года. Две тысячи за бутылку.
– Нет, милый, боюсь, что это дешевое каберне. Пять долларов за бутылку.
– Тогда