считают. Поскольку вятичам пришлось «расселяться», авторы не преминули указать, что к западу от полян также «расселились волыняне и бужане». Заметим, что земли Волыни по любым теориям находятся в пределах изначальной прародины славян, поэтому волыняне могли там разве что «оформиться» как «племя волынян», но вот расселяться им там не было никакой нужды. Разве что они оттуда уходили, а потом вернулись. Но об этом история умалчивает.
Обратной стороной вынужденного отставания славян от Запада должна быть их тормозимая врагами очевидная талантливость. Поэтому, говоря о Среднем Поднепровье, патриотичные славянские авторы пишут: «Восточные славяне прекрасно знали наиболее удобное время тех или иных полевых работ и сделали эти знания достижением всех здешних земледельцев» (с. 30). Редкая по своей оригинальности мысль, поскольку, кроме самих восточных славян, других земледельцев в Среднем Поднепровье не наблюдалось… Видимо, поэтому авторы забыли назвать этих благодарных учеников. Но раз уж славяне точно знали, когда что сеять и убирать (они и их предки в этих климатических условиях занимались земледелием уже примерно две тысяч лет – имели опыт), то должны же они были кого-то просветить? Но через пару страниц авторы почему-то опять начинают оправдываться: «Так, восточные славяне оказались по темпам хозяйственного, общественного, политического и культурного развития на среднем уровне. Они отставали от западных стран – Франции, Англии. Византийская империя и Арабский халифат с их развитой государственностью, высочайшей культурой, письменностью стояли для них на недосягаемой высоте, но восточные славяне шли вровень с землями чехов, поляков, скандинавов, значительно опережали еще находившихся на кочевом уровне венгров, не говоря уже о кочевниках-тюрках, угро-финских лесных жителях (а как же обитающие “в чащах” вятичи? – К. Г.) или живущих изолированной и замкнутой жизнью литовцах». Слава Богу, хоть кто-то был более «бескультурным», хотя заметим, что бóльшая часть восточных славян в Средние века жила весьма изолированной и замкнутой жизнью.
И еще об «историческом патриотизме» в истории России. Касаясь возникновения названия «Русь», авторы даже не допускают мысли, что это неславянское слово (хотя это неопровержимый факт). Пустившись в рассуждения о том, что слово «русы» (а его вообще нет в древнерусских источниках), скорее всего, обозначает русых людей (а известно, что многие русские – русые), авторы никак не могут согласиться с мнением Нестора Летописца (целиком доверяя ему в других моментах), что это скандинавы-варяги. Последние на всякий случай называются «легендарными и неразгаданными до сего времени» (с. 35). Это все равно, что писать о «легендарных и неразгаданных до сих пор викингах». Если относительно реальности фигуры Рюрика или о факте «призвания варягов» можно спорить до бесконечности, то уж о том, кто такие варяги вообще, у историков никогда не было никаких сомнений – это скандинавы. А на с. 50 авторы пишут о