пробежать глазами одну оперетку… Нужно было в начале второго действия продирижировать небольшой хорик… Надо было его вспомнить… И у служебного подъезда, на асфальте, через мельканье ног прохожих, вижу что-то большое и пёстрое… Подхожу, смотрю – Учитель! Невероятно ярко и модно одетый, сидит прямо на тротуаре, и мрачно поглядывает по сторонам. Люди идут, озираются… Его все знают… Лицо его смотрело на них и с экрана, и с обложек журналов… А тут он сидит как-то странно… Весь модный, на асфальте… Видно, что обнищать после съёмок до положения нищего, он ещё не успел… Увидел меня, вяло поднял руку, и отвернулся… Ясно, кризис… Мысли мои заметались…
– Что ты тут делаешь? – спросил я у Учителя.
Учитель тускло посмотрел на меня и пробурчал:
– Угадай с трёх раз!
– Пиво?
– Какой ты умный! – иронично сказал Учитель, поднялся, и потребовал его опохмелить.
Входим в театр. Идём в театральный буфет… Из отдалённых. Это было опасно, но что делать? Идём! Насмешливо оглядывая наши великолепные коридоры, Учитель бессовестно-громко сказал:
– Так вот в каких шикарных хоромах изготавливается вся эта слащавая, идиотская бурда!
Я попросил его заткнуться. Учитель умолк, но поглядывал по сторонам с юмором. Особенно на фотографии артистов балета. Он не любил балет. И оперу не любил. Не считал искусством. Говорил, что балет «Гамлет» и опера «Война и мир», гнусное кощунство. И ещё всякие названия вспоминал, брезгливо. Особенно он плевался, когда появлялись оперы и балеты по Чехову. Впадал в ярость. Сбрасывал со стола бутылки…
Я забыл сказать, что сопровождал Учителя на опохмелку, наш приятель, художник Димка Пяточкин. Димку мне Бог послал, конечно.
Входим в буфет. До спектакля два часа. Буфетчицы, не спеша, готовят его к работе. Пиво – какое угодно! – рядами… Буфетчицы Учителя узнали, покраснели, улыбаются ему… Не доходя до стола, негодяй Учитель, ласково пробасил:
– Девочки! (Девочкам лет по 50) Пожалуйста, нам десяточек «Золотого двойного». Ну, что застыли, куколки мои? Гения не видали, и вдруг, он пришёл? Бывает! Ну, давайте, просыпайтесь! Шевелите булочками, а то гений взгрустнёт!
И, загремев стулом, плюхнулся за стол. Рядом осторожно сел Пяточкин, каждую секунду готовый пресечь попытки Учителя поднять «девятый вал».
Учитель странно улыбался. Только сейчас до меня дошло, что он пьян сильнее, чем я думал. Я бросился к буфетчицам. Я был одним из руководящих сотрудников театра. Меня знали, уважали. В данный момент мне откровенно сочувствовали. Я, слегка заискивая, попросил извинения за болтовню Учителя, и отнёс на наш столик 10 чёрных, ребристых бутылок.
С Учителем что-то произошло. Он, вдруг, жадно, залпом, не отрываясь, выпил одну бутылку, другую, третью… В глазах его мелькнуло безумье. Он вскочил, широко расставил ноги и, выбросив правую руку ладонью к небесам, прокричал:
– Пить или не пить! Вот в чём