драгоценности – ёк! Ясно, что шкаф был исполнен по троянскому образцу. Сидел в нём кто-то. И как только замминистра удалилась, этот кто-то вылез из шкафа, и квартирку обчистил до чиста! Ну, замминистра с инфарктом в кремлёвку. Певица прилетела, и тоже в кремлёвку. Такая вот история! Выпьем за гениальных мастеров!
Только Витька закончил свою новеллу, как со мной что-то стало происходить… Голова моя запылала! Какие-то люди забегали в ней, заговорили, стали спорить, драться… Смех зазвучал! Что это?! Такого никогда не было!! Я понял – пьеса зарождалась во мне! Стремительно! Молнией! Сразу вся! От начала и до конца! Вот он, огонь настоящего искусства! Во мне он тоже горит! Горит! Жжёт! Подгоняет! Бежать, бежать домой! Работать!
Через полчаса я прибежал домой. Было два часа ночи. Я пытался писать, но вдруг почувствовал себя совершенно разбитым, и перебрался на софу…
В девять я уже сидел за столом и выбрасывал строчку за строчкой. Я написал, слегка переделав, сцену со шкафом, а потом стал писать уже всё остальное, то, что родилось в моём воображении. Продолжение и развитие этой истории. То есть то, что и было собственно пьесой.
Три дня я писал, правил, раздирал в ярости бумагу, снова писал, хохотал, катался по софе, вживался, перевоплощался в моих жуликов, в другие персонажи, матерился, перестал есть и, наконец, написал. Написал и отнёс машинистке. Насмерть перепуганная мама спросила, что со мной было. Я сказал, что написал пьесу. Мама молча ушла к себе, и принесла мне какие-то успокоительные таблетки. Я поцеловал её и ушёл гулять по Фрунзенской набережной.
Как сейчас вижу: кругом снег, -на земле, на деревьях, на шапках прохожих, на женских шубках… Лица румяные, праздничные! ДРУГИЕ ЛИЦА! Окна домов светятся так ярко и ласково, как они могли светится только в молодости… Иду, пьянея от зимнего воздуха… Иду, не чувствуя ног… Ещё секунда, ещё один всплеск воображения – и улечу к чёртовой матери! Ведь новая пьеса лезет! Новая! Вина мне!
И пью кисло-горькое, дешёвое, чернильного цвета, страшно вкусное, алжирское вино… Одну бутылку, вторую, третью… Потеряв им счёт, восклицаю на всю набережную: это получше ваших паршивых таблеток! Какой полёт! Какое счастье! Никогда такого вечера у меня в жизни ещё не было! И с сегодняшнего дня каждый мой вечер будет таким!
Но получилось по другому. Вскоре я заболел и огонь угас, полёты прекратились… Начались больницы, таблетки, от которых я спал сутками, месяцами, годами… В общем, это мало интересно…
Через три дня я забрал пьесу у машинистки. Принёс домой. Мама спросила, я могу это прочитать? Я отдал ей. Пока она читала, я сидел в кресле в другой комнате, и ждал её реакции. Ну, слышу, идёт! Входит. Лицо радостно-потрясённое. Счастливое. Такой я её никогда не видел.
– Я не ожидала – сказала мама, положила пьесу на стол и, со слезами на глазах, поцеловала меня.
Вечером мы пили болгарское вино (которое тогда ещё можно было пить), ели