все было сделано правильно, ни оперированный человек, ни его близкие даже не подозревают об изменениях в его мозгу – они проявятся лишь в нужный момент. Самое сложное тут, пожалуй, уговорить человека, чтобы он согласился приехать к нам. Но для этого в организации работает целая сеть специально обученных агентов. Ты мне все еще не веришь?
И то, как спокойно говорила Маргарита, внезапно заставило Катю окончательно ей поверить.
– И много? – она с трудом выдавливала из себя слова, стараясь привести в порядок метавшиеся мысли. – И много вас таких… специалистов?
– Не очень, – бесстрастно ответила ее собеседница. – Работа психохирурга или нейрохирурга доступна не каждому, это дар, с которым нужно родиться. Не хвастаясь, скажу, что самую тонкую и ответственную работу поручают лично мне, но у нас есть еще несколько достаточно опытных нейрохирургов. Если же нужно что-то примитивное – например, чтобы человек, обмотанный взрывчаткой, вошел в кинотеатр и нажал на кнопку детонатора, то для этого есть другие филиалы, мы этим не занимаемся. Те хирурги не столь квалифицированны, как мы, во время операции они могут сильно повредить мозг, но ведь от их пациента в дальнейшем особо тонких действий и не потребуется.
– Перестань! – закричала Катя, закрыв лицо руками. – Перестань, я не хочу слушать! Пусть они, пусть, но ты… Ты – самая талантливая ученица моего отца, его гордость. Мне иногда казалось, что он к нам, своим детям, никогда не относился так трепетно, как к тебе. Почему ты связалась с этими людьми?
Маргарита устало вздохнула.
– Им с самого начала было все известно о наших работах в институте – и это несмотря на тот режим строгой секретности, в котором мы провели все эти годы! Сначала они планировали договориться с Максимом Евгеньевичем, но он уже был тяжело болен, и они вышли на меня. Я подписала контракт, начала работать в одной из их лабораторий, но в то время и речи не было о каких-либо экспериментах над человеком.
– Но как? Что заставило тебя согласиться?
Рита молчала какое-то время, потом глухо ответила:
– Ненависть. Ты не знаешь, что я видела, не сможешь понять. Когда на твоих глазах убивают и заживо жгут людей, жизнь человеческая теряет свое значение. Те, кто это делал, в моих глазах не были людьми, и я… Потом, я поняла, что главное – начать. Это так же, как убить – в слепой ярости лишаешь кого-то жизни, а потом понимаешь, что все не так уж сложно. Тем более что я никого не убиваю – мои пациенты живы и здоровы, а что дальше…
Она равнодушно пожала плечами, и от этого простого жеста, Катя вдруг вскипела:
– Ты должна это прекратить, слышишь? Откажись, разорви с ними всякие контракты. Ты талантлива, ты ученица моего отца. Если ты не найдешь работу в России, то тебя с радостью возьмет на работу любая зарубежная клиника – сейчас ведь не восемьдесят девятый год.
– Дура! – гневно, но тихо ответила