женщина раздула ноздри, – он в Комитете с юных лет. Из-за него погибла наша группа на Северном Урале. Проклятая тварь, я не могу его больше терпеть, – она вспомнила новый шрам от ранения, увиденный ей у Гурвича в Крыму:
– Его опять не пристрелили, – Маша жалела, что ей не добраться до оружия, – я верующий человек, но я первой разрядила бы в него пистолет, – Гурвич не держал дома ничего опасного. В санатории он водил Мотю в тир:
– Но никогда не приносил пистолет в номер, – хмыкнула Маша, – нет, надо действовать по-другому, – она ненавидела себя за желание покинуть СССР:
– Мой сын здесь, – каждый день повторяла себе женщина, – я обязана его спасти. Но как, – Маша подавила желание опустить голову в руки, – я не знаю, где Феденька. Его могли отдать Журавлевым, но могли и отправить в детский дом, сменив ему имя и фамилию. Ему было всего два года, – слезы закапали на клавиши, Маша велела себе собраться:
– Нельзя раскисать, – она подошла к распахнутому в сад окну, – нельзя думать о Феденьке. То есть нужно думать, но не так…, – мягкие ручки обхватили ее шею:
– В ису вовк, – сонно сказал мальчик, – мама, пой песенку, – Маша улыбнулась:
– Я пела ему колыбельные про волчка и котика…
Колыбельные любил и Мотя. В почти пять лет мальчик еще просил, чтобы его укладывали спать. Мотя хорошо читал, но всегда требовал рассказать ему что-нибудь. Маша избегала упоминаний о Ленине или коммунистах:
– Их Моте хватит в детском саду и школе, – она повертела кольцо на шее, – Феденька должен пойти во второй класс, – горло перехватило рыданием, – увижу ли я моего мальчика, увижу ли Генриха и папу?
Вокруг ламп на каменной террасе вились мотыльки. Солнце зашло, на черном пологе неба горели яркие звезды. Маша уловила звук радио:
– Охранники слушают футбольную трансляцию, – поняла она, – Эйтингон говорил, что сегодня играет «Пахтакор», а здесь все за него болеют.
Приставленная к вилле горничная, молчаливая пожилая женщина, накрыла в столовой холодный ужин. Рыбу с икрой сюда привозили с Каспийского моря:
– Завтра Эйтингон обещал шашлык и плов, – вспомнила Маша, – на дачи доставят чуть ли не лучшего в Средней Азии повара, – Эйтингон весело сказал:
– Он меня кормил тридцать лет назад, когда я навещал здешние места. Ему восемьдесят, но старик бодр и работает в кафетерии на Русском Базаре. Такого плова вы в Москве не попробуете, – от Генриха Маша знала о побеге генерала Кроу и его жены:
– Они добрались до местной авиабазы и перелетели границу, – женщина не выпускала цепочку кольца, – но я не умею водить самолет, – Маша понимала, что прыжок в Каспийское море будет безуспешен:
– На корабле есть шлюпки, – женщина задумалась, – можно попробовать украсть одну. Но я ходила под парусом только на Волге, а море совсем другое дело, – из Красноводска до Астрахани они добирались на пограничном катере:
– Где шлюпок не будет, – бессильно