Девушка поселилась в комнате моего друга – в трёхкомнатной квартире у нас у каждого была своя комната. На следующий день мои друзья уехали по делам, а я, простуженный, остался дома один на один с новой соседкой, надо сказать, весьма милой симпатичной особой. Юная нимфа оказалась начитанна и образованна, мы с ней быстро подружились и до возвращения наших друзей мило провели время на кухне, разговаривая ни о чём и обо всём на свете. На следующее утро, выйдя на кухню, я застал своих друзей в непривычной атмосфере драматического молчания. Лица их были нахмурены, глаза почернели, воздух можно было резать лежащим на столе хлебным ножом. Девушки видно не было. Скупыми жёсткими словами мне было сообщено, что поступок мой оправдан быть не может, чтобы я прямо сейчас собрал свои вещи, оставил квартиру и больше им на глаза не попадался. На своё ошарашенное любопытство я получил сообщение о том, что вчера, когда мои друзья отсутствовали, я активно «подбивал клинья» к известной особе с недвусмысленными намерениями, и, что хуже всего, для скорейшего достижения желаемого стал очернять моего друга, влюблённого в неё. Она сама всё честно, ничего не скрывая, им рассказала. В очной ставке с этой … мне было отказано. Я собрал вещи, из которых самой тяжёлой был первый, но далеко не последний том энциклопедии женской психологии, и пошёл в другую жизнь. Так в моём сознании появилась первая женщина в череде других, круто изменивших мою судьбу. Надо ли вам говорить, что в той пресловутой беседе с юной особой на кухне я не то что на словах, даже в мыслях не посягнул на святое – женщину моего друга.
Что же тогда произошло? Оклеветав меня, спроецировала ли эта нимфа своё желание на события, выдав желаемое ею за действительное; преследовала ли она столь часто свойственную женщинам властную цель избавиться от друзей её мужчины, с тем, чтобы не делить его ни с кем, и следующим в очередь встал оставшийся с ними мой, увы, уже бывший друг; была ли это сознательная или, быть может, ещё неосознанная склонность хищницы наслаждаться агонией выбранной жертвы… Теперь любые домыслы имеют право на жизнь и даже все вместе – в совокупности, а тогда – тогда мне было отказано в единственном, что должно было состояться – в справедливом праве на защиту. Я на собственном опыте убедился, что рана от несправедливого удара, нанесённого близким тебе человеком – удара, которого ты не заслужил – не заживает и кровоточит, как будто попавший в неё яд, имя которому клевета, с годами не теряет своей силы. Справедливость – эфемерная субстанция, которую человечество придумало, но которой не пользуется. Так я и продолжаю жить в чьей-то памяти с репутацией Иуды.
Сила жестокости женщины равна силе надуманности её слабости. Помноженной на её дар прятать внутреннюю пустоту и природную подлость под маской красоты, которую мужчины наделяют несуществующим в сознании женщины благородством. Более сильный, чем у мужчины внутренний стержень – способность перенести те страдания, где мужчина сломается – оплачены в душе женщины отсутствием благородства. Оно ей не знакомо.
Мне