с тем, чтобы я дал тому интервью как «новый русский» (тогда это понятие только входило в моду). Был накрыт шикарный стол с лобстерами и с хрустальными вазами чёрной икры на льду. Ну да, Эрик потратился. Снимки для журнала «Пари Матч» должны были быть сделаны в его замке – замке гостеприимного хозяина, и – вместе с хозяином. Всё бы ничего, но журналист достал блокнот прямо за столом, когда мы ещё ели, и стал задавать вопросы типа: «как русское правительство собирается остановить инфляцию». Мало того, что я не знал ответов, мало того, что у меня был забит рот лангустом, так ещё моего, в общем-то, беглого бытового английского было явно недостаточно, чтобы вести беседу на таком уровне. И я, прожевав, вежливо сослался на недостаточное владение английским языком, чтобы рассказать журналисту все тайны русского правительства, и предложил, по глупости не подумав, но из самых искренних побуждений, встретиться в офисе у моего русского друга-бельгийца, с тем, чтобы тот выступил переводчиком. Видели бы вы лицо Эрика. В тот вечер он со мной почти не разговаривал. Интервью было безнадежно загублено. Вскоре объевшийся черной икрой журналист уехал, а огорченный Эрик нырнул в глубины домашнего бара.
Дальше напряжение стало нарастать… и тут очень вовремя русские друзья-бельгийцы подогнали нам в аренду шикарную трехкомнатную квартиру в центре Брюсселя. Мы выехали из замка, отношения с Эриком и Марлен сохранились, и уже они ездили к нам в гости на супы из белых грибов.
Надо сказать, что Арденские леса вокруг Брюсселя полны белых грибов, но, кроме грибников из небольшой колонии русских эмигрантов, их никто не собирает. Бельгийцы даже не догадываются, что их можно употреблять в пищу. Впервые приготовленный Машей суп из белых грибов получил высокую оценку Марлен, и каковы же были наши удивление и ужас, когда на следующий день мы приехали к ним на ужин, и Марлен с гордостью продемонстрировала кучку собранных в собственном лесу грибов. Это были мухоморы. Суп сварить она ещё не успела.
* * *
Когда говорят «в искусстве о вкусах не спорят», имеют в виду только один вид изобразительного искусства – денежные знаки.
Сегодня никого не удивишь пластиковой кредитной картой, но в конце 80х – начале 90х прошлого века для российского человека кредитная карта выглядела как пропуск в мир голливудских грёз. У меня была с собой приличная сумма наличных денег, и я спросил Эрика о возможности положить деньги в бельгийский банк. Не держать же их в чемодане. Нет-нет, я не имею в виду чемодан в качестве бумажника. Сумма по сравнению с объёмом чемодана была более чем скромная, но деньги обладают настырной способностью заставлять людей беспокоиться об их местоположении.
На мой вопрос Эрик ответил утвердительно и спросил, не хочу ли я получить кредитную карточку? Он ещё спрашивал! Конечно, я хотел. Ещё как хотел! Тогда я не обратил внимания на слова Эрика о том, что он предпочитает не пользоваться пластиковыми картами, а всегда носит с собой полные карманы наличности.