ни Марс, ни один из кораблей, бороздящих просторы Солнечной.
– Радиосвязь – штука хитрая, – заметил по этому поводу Мигель. После официального разрешения на посадку его явно отпустило, и это было заметно. – Триста с лишним лет, как изобрели, а вечно проблемы. То она есть, то её вдруг – раз! – и нет. Ничего, ещё свяжемся – не побоимся, как говаривали знаменитые арктические радисты двадцатого века. Главное – сесть.
Это была та ещё посадка.
Отдаленно похожие ощущения испытывал раньше только Мигель, поскольку противоперегрузочные тренировки входили традиционно в программу подготовки военлётов.
Но одно дело, когда ты на тренажёре под присмотром надёжной автоматики и не менее надёжных техников, а рядом врач со всем набором реанимационной аппаратуры.
И совсем другое – вот так, распластавшись под четырёхкратной в специально заваленном почти горизонтально кресле-ложементе, когда едва дышишь от навалившейся на каждую клеточку тела тяжести и не знаешь, насколько она вырастет ещё. Вместе с температурой в кабине, которая уже достигла сорока градусов по Цельсию и продолжает ползти вверх. Потому что предметы от трения, мать его, нагреваются, и с этим ничего нельзя поделать. Ни-че-го. Как и с четырехкратной перегрузкой, от которой отказывает к чертям собачьим боковое зрение, и всё, что ты видишь, – это горящая яростным огнём атмосфера за иллюминаторами. Кажется, вот сейчас, ещё две-три секунды, и огонь сожрёт тонкий углерит обшивки вместе с жаро- и ударостойким стеклом, усиленным кристалло-титановыми молекулярными нитями.
А потом ворвётся в кабину и в мгновение ока уничтожит всё живое и неживое, превратив в пустую, выгоревшую дотла скорлупу. Поскольку гравигенератор с климатической установкой и двигателем, дававшим всему этому хозяйству энергию и, соответственно, защиту, давно исчез где-то глубоко под ними, поглощённый тяготением Земли и ураганом внизу.
Нет, лучше об этом не думать. Не думать.
А о чём думать? Например, о Сандре. О том, какая она красивая, нежная и талантливая, и какой он идиот, что влез в эту авантюру. Гусар и дуэлянт, матрёшка в стакане. Алексей Бурцов, Денис Давыдов и Сирано де Бержерак в одном лице. Нет, что-то плохо думается. Даже о Сандре. Точнее, особенно о Сандре. Как-то не до неё сейчас.
Только ждать.
Терпеть и тупо ждать, когда, наконец, раскроются парашюты.
Господи, да когда же они, наконец, раскроются, пресвятая владычица моя Богородица святыми твоими и всесильными мольбами…
Парашютная система сработала в тот момент, когда казалось, что сил терпеть уже нет никаких.
Что-то отчётливо щёлкнуло наверху, затем последовал рывок, и наступила плавная и даже какая-то нежная тишина.
– Пресвятая Дева Мария, – прохрипел Конвей, трудно вращая глазами. – Неужто парашюты, наконец?
– Они, – попытался ответить Мигель, и у него получилось. – Но ты не расслабляйся, молись дальше, мы ещё не сели.
– Родная мать не смогла бы утешить меня лучше,