скорее, уже назло самому себе, рявкнул, что ей пока еще надо слушать старших, и она пригасла.
В электричке разговорились; я, на всякий случай, чтоб не имела на меня никаких видов, объявил, что женат и имею сына. Однако это ее нисколько не смутило; более того, она меня сама, этак с вызовом, огорошила:
– А я, между прочим, тоже замужем.
– К-как? – чуть не подпрыгнул я, сидя рядом с ней в полупустом вагоне, но сумел справиться с собой и даже не без иронии спросил: – Это что же, мы сейчас едем отмечаться к твоему мужу?
– Нет, – ответила она. – Я живу с мамой. У нас с мужем пока нет жилья.
– И какой же стаж твоего замужества?
– Второй год!
– Ты извини, но сколько тебе лет?
– Двадцать один! – опять – с вызовом, явно чувствуя, что я принимаю ее за недоросля.
– Хорошо сохранилась, – отшутился я. – Честное слово, думал, тебе семнадцать, только что из десятилетки.
– А я и не кончала десятилетку – я техникум кончала.
Почему-то этот техникум заставил меня взглянуть на нее по-иному: как на девчонку из московской глубинки, цепко карабкающуюся по жизни – институт, в который мы поступали, был серьезным… Но что-то в ней было пока непонятно и требовало выяснения.
Причем, как я догадался, ведь и ее тоже моя персона занимала! Потому что, как только я проводил ее до крыльца невзрачного двухэтажного домишки барачного типа (хорошо хоть, он был недалеко от станции), чмокнул ее, из чистой вежливости, в щеку и приказал: «Беги домой!» – она при этом, отнюдь не торопясь убегать, спросила, сколько времени. Я всмотрелся в темноте в циферблат часов и ответил: половина первого.
– Ты знаешь, – сказала она, как показалось мне, даже с удовольствием, – последняя вечерняя электричка уже ушла.
– Когда следующая? – спросил я.
– Ночная будет всего одна, в два тридцать. Потом – в пять утра.
– Значит, уеду в два тридцать, – не моргнув глазом, сказал я.
– Пойдем тогда, поднимемся ко мне, что ли? – она нерешительно взяла меня за руку. – Я тебя хоть чаем напою.
– Постой! – опешил я. – А как же муж? А мама? Что она скажет?
– Да какая разница? Что ж тебе там два часа торчать? – уже решительнее заявила она, а потом – менее решительно: – Мы тихонько пройдем на кухню. Она спит, как убитая. А если проснется и зайдет – что бы ни говорила, не обращай внимания, ладно?
– Хорошо, – согласился я – только потому, что успел уже сильно проголодаться. Правда, не без колебаний согласился.
– Она у меня немножко это… – она крутнула пальцем у виска.
– Понял.
Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж; она открыла ключом дверь и впустила меня в темную тесную прихожую, затем, крепко взяв за руку, провела на кухню, прикрыла дверь, включила свет, усадила, поставила на газовую плиту чайник и стала собирать на стол немудреный ужин: хлеб, сахар, масло…
Но мама ее все-таки проснулась. В стареньком халатишке,