труднопроизносимое – Муздрик. Таким образом, она легко и непосредственно поменяла род с женского на мужской.
Новыми мягкими игрушками Маша играла обычно недели две, ну – месяц, потом их место занимали другие, а старые забывались. Мама, чтобы они, брошенные, зря не пылились, убирала их то и дело на антресоли до лучших времен. Это же грозило и Муздрику. Но, к его счастью, я в то время решил провести рекламный эксперимент, и, честно сказать, нравился мне Муздрик своей жизнерадостностью, да и надо было бороться как-то с Машиным безразличием. Достал Муздрика из мешка и сказал:
– Посмотри, Маша, его в мешок кладут, а он все равно улыбается. Думает, там его приключения ждут.
Муздрик в моих руках (и не без их помощи) закивал головой и захлопал лапами. Но с улыбкой-то его я ничего не мог сделать, а она, как нам показалось, вдруг возьми и стань шире. У Маши навернулись на глазах слезы. Мама нахмурилась. Она была права: время от времени игрушки надо было убирать, раз в них никто не играет, но как это – предавать друзей!
Маша схватила Муздрика и с той поры с ним не расставалась. Она нашила ему одежды из лоскутков. Он стал говорить тоненьким голоском, либо моим, либо Машиным, его ужимки с помощью наших рук смешили всю семью. Отсутствие хвоста внушало уважение. Мы с Машей потом видели точно таких же Муздриков в магазине, но хвосты у них всех были. Мы привыкли к его смешной рожице, но у других он почему-то не вызывал таких радостных эмоций. Вот бабушка, к примеру, не стесняясь ребенка, в той свободе, с которой в глубинке употребляется русский язык, звала нашего любимца, заменяя в его имени две первых буквы "Му" на "Пи".
Вот такая компания собралась: я, Маша, Кузя и еще, оказывается, Муздрик.
– Ты подумала о маме? Она ведь будет волноваться.
– Я ей позвонила на работу, сказала, что мне скучно, и она предложила мне сама ехать с тобой. Только сказала позвонить тебе, чтобы ты меня подождал, а я не стала – знала, ты не захочешь меня брать. В этой Хвойной ведь опасно, ты маме не сказал, но я-то почувствовала.
Я потянулся за своим мобильным телефоном, но тут зазвонил Машин.
– Да, мамочка, все в порядке, я с папой в электричке, но он почему-то не хочет меня брать. На, тебя, – протянула она мне трубку. Все понятно, договорились вчера за моей спиной.
– Возьми уж дочку, – сказала Надя, – чего ей тут делать в городе одной.
– Нет, – твердо сказал я. – Мало ли что в Хвойной может случиться, а Маша в последнее время любит совать нос не в свое дело.
– Ты же говорил, там не опасно…
Но я уже отключился. Отдал Маше ее телефон.
– Все. Марш домой! Как приехала, так и уедешь. Ключи-то хоть есть?
Это был вопрос-уловка. Сказала бы "нет", я дал бы ей свои, и почапала бы домой, как миленькая.
Но Маша придумала кое-что оригинальнее.
– Я боюсь…
– Боишься? – ухмыльнулся я.
– Когда я ждала тебя перед турникетами, со мной рядом бомж стоял и все пялился на меня. А теперь – вон он, – и Маша показала на платформу.
Я обернулся.