По-другому поступить не мог. Ты бы обязательно наделал шуму. Во вред себе натворил бы глупостей, а у тебя семья.
Авиловщина пагубна для нас. И не только. Словом, в дело пошли вилы. Если ей сейчас не дать бой, то завтра будет поздно. Что-то неладное творится в нашем районе, а значит, и в крае. Политизированные хамы-карьеристы способны на всё, чтобы развернуть наши головы на сто восемьдесят градусов, к прошлому. Инакомыслие им не по вкусу. И тут они не остановятся ни перед чем, чтобы при случае перекрыть нам кислород.
За время, что проработал здесь, я надеюсь, неплохо изучил тундру, её людей. На них вся надежда, что не исчезну совсем, не потеряюсь до выяснения всех обстоятельств конфликта.
Так что за меня будь спокоен: я в отпуске, на рыбалке и охоте.
Павел Шинкарёв может заменить меня.
Будем стоять до конца. Всех тебе благ. До встречи. В. Шадрин».
Зимники, после того как южак утихомирился, вновь заработали. Дорожники своё дело знали и за короткое время подготовили их для грузоперевозок.
Виктор подготовил своё охотничье снаряжение, переговорил со знакомым шофёром из совхоза «Большевик», который приехал за грузом в Тундровой и собирался в ночь выехать обратно в Пежино, центральную усадьбу хозяйства. До Пежино по здешним меркам недалеко – сто километров. В условленное время выехали из Тундрового. Не доезжая до Пежино километров тридцать, Шадрин вылез из машины и остался на трассе. Встал на промысловые лыжи и, ориентируясь по местности, по звёздам небесного шатра, пошёл целиком в направлении стойбища третьей бригады.
Полярная ночь уже изошла – днём по горизонту бродило багровое солнце. Путь оказался длинным. Шадрин дважды делал привал, чтобы вскипятить воду из снега и заварить чай. Серый день уже клонился к вечеру, когда он вышел на петран[5].
Изнурительный переход закончился для Шадрина благополучно. Северные лайки встретили его в стойбище охрипшим хором.
Из яранг[6] высыпали пастухи, их жёны и дети. Они узнали Шадрина. И он знал их поимённо и в лицо. Поздоровался с каждым рукопожатием. Бригадир Егор Михайлович Нанто пригласил Шадрина в свою ярангу.
– Какими судьбами? – спросил он Виктора, освобождая в переднем углу место на оленьих шкурах. – Опять командировка?
– Да, Егор Михайлович. Большая командировка.
– Ы-ы-м… Понятно. – Нанто больше вопросов не задавал.
Жена бригадира Мария внесла с улицы и поставила на сооружённый из фанерного ящика и застланный клеёнкой стол тарелку со свежеморожеными мелко нарубленными кусочками оленины.
– Гость устал. Есть у нас что-нибудь? – спросил Нанто жену.
Та сразу уловила, что нужно, и достала из-под шкуры бутылку, в которой плескались остатки ликёра. Нанто вылил его в кружку и протянул Шадрину.
– На, Виктор Кирьянович, обогрейся с дороги, поешь и в кукуль[7]. Отдохнёшь, тогда потолкуем, что к чему.
Шадрин выпил и, не разжёвывая, бросил