тихий смешок. – Я был готов к такому вопросу. И Вы, Рем Петрович, напрасно усердствуете и пытаетесь нас обвинить в каких-то серьёзных просчётах. Во-первых, своих публикаций в газете не так уж мало, учитывая, что нас осталось четверо из восьми сотрудников. Во-вторых, ТАСС и АПН – советские агентства, и мы получаем материалы этих агентств по официальным каналам, оформили подписку на них. И, в-третьих, Вам что не нравится? Например, АПНовская публикация «Русские письма. К столетию со дня выхода первого тома «Капитала» Карла Маркса? Или ТАССовская «Культура нового мира», в которой приводятся слова Владимира Ильича Ленина о том, что «безграмотный человек стоит вне политики, его сначала надо научить азбуке. Без этого не может быть политики…» Нам, вероятно, всем не хватает этой самой азбуки, потому всю жизнь рубим лес на корню. Продолжать или достаточно?
Жмуриков отвернулся от Шадрина и молча сел на место.
– Сегодня, как и вчера, – закончил Шадрин, – мы с ответственными работниками разговариваем на разных языках. Потому что они не вникают по существу в наше дело, не знают его, далеки от него, не знают наших нужд, которыми мы перегружены.
В зале установилась гнетущая тишина. Копейкин объявил перерыв.
В перерыве к Шадрину подошёл его давний знакомый преклонных лет, отбывавший в здешних лагерях десятку по пятьдесят восьмой, так и оставшийся в этом крае, Никон Константинович Глазов, у которого ещё не выветрились из памяти и души перипетии судьбы, и, крепко пожав ему руку, сказал:
– Ну, старик, даёшь. Я даже испугался за тебя. Подумалось, за такие речи, как пить дать, могут увести с трибуны в наручниках. Смотри, не играй так с огнём. Двадцатый съезд-то уже потихоньку смазывают. Оттого и тревожно становится. Инакомыслие у нас и сейчас не в большом почёте. Будь осторожен.
– Так ведь наболело, Никон Константинович. Какая-то глухая стена – и только. И подозрительность.
– Это тоже примета нашего времени. Они тебя сейчас обязательно подстерегать будут. Они прощать не умеют. Вот я реабилитирован и восстановлен в партии, а знаю, что и по сей день нахожусь в поле зрения. Будь осмотрителен и своим эмоциям воли не давай. Мало того, что ты их со страниц газеты не жалуешь, причёсываешь, ещё решил с трибуны. Понял, о чём я тебе толкую?
Тогда, как казалось Шадрину, всё обошлось.
И вот сейчас он готовился к основательной проработке. Он помнил о переданном ему разговоре Глушкова с Авиловым.
– Нам бы хотелось уяснить вот какую суть, – после заминки продолжил Авилов. – Чего Вы добиваетесь своим критиканством? Да, именно критиканством. Публичным.
– Не понял намёка.
– Какой уж тут намёк? Если всех и вся черните. И это, и то Вам не так. Для Вас ангелы только пастухи и рабочие. А остальные – прямо сплошь и рядом злодеи.
– Не все.
– Кто, например?
– Секретарь парткома совхоза «Большевик» Фёдор Иванович Минин. Умница и порядочный человек. Тундровики от него без ума. Он безвылазно в тундре. Да