и другого? – с ласковой насмешкой спрашивал Александр Георгиевич. – Даже самому Тинторетто не удалось это совместить…
– А Рубенсу удалось, – упрямо стояла на своем Катя.
– В вашем возрасте, Катенька, немодно восхищаться Рубенсом, – походя заметил Сандро Элиава. – На кой ляд они вам сдались, эти толстые тетки с базедовой болезнью? Ах да, колорит… Ладно, я с вами позанимаюсь немного.
Сандро Элиава занимался с ней колоритом, хотя она была с другого факультета, занимался частным образом и денег не брал, а она бы и заикнуться не посмела. Но в конце неизменно повторял свою любимую присказку: «Никогда ничему не учитесь. Будьте собой». Иногда он к этому прибавлял: «Не обращайте внимания на разных шавок».
Катя знала, что он имеет в виду. Сандро Элиаве в свое время крепко досталось от «разных шавок». Так крепко, что после Парижа, откуда он вернулся в СССР с приходом немцев, Сандро пошел на войну, в 1942-м получил тяжелое боевое ранение, потом служил переводчиком в авиаполку «Нормандия-Неман», работал в том же качестве на Нюрнбергском процессе, а в 1948 году угодил на Колыму.
– В отношении меня, – говаривал он, – советская власть совершила две роковые ошибки. Сначала, когда я был идейным и убежденным ее приверженцем, она меня посадила. А потом, сделав меня своим заклятым врагом, выпустила.
На Колыме Сандро Элиава просидел до 1954 года и оставил там чуть ли не семьдесят процентов зрения. Тундра сожгла ему глаза.
– Лучше б оглох, косил бы под Гойю, – мрачно шутил Александр Георгиевич. – В крайнем случае под Бетховена.
«Шавки» травили его и после освобождения, а умер он девяностовосьмилетним стариком в тот самый год, когда Катя окончила институт. Умер увенчанный славой, осыпанный всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, к которым относился совершенно спокойно. До конца своих дней Сандро Элиава ценил и искал в людях только одно: талант, или, как он сам любил говорить, «искру божью».
У Сандро Элиавы был сын Авессалом, тоже ставший известным художником, но он, по словам отца, писал «официоз и заказуху». Отец и сын поссорились окончательно в 1962 году на разгромленной Хрущевым выставке «Новая реальность» в Манеже, которую остряки окрестили «кровоизлиянием в МОСХ» [2]. Именитый Сандро Элиава тогда пытался заступиться за опальных художников, за что получил свою порцию высочайших матюгов, а его сын поддержал позицию начальства. Даже обиделся и кричал на отца, что тот его «подставляет».
С тех пор отец и сын не встречались и не разговаривали, хотя Авессалом не раз потом делал попытки к примирению. Зато Сандро полюбил свою внучку Этери. Умирая, он все свое состояние, в том числе и картины, стоившие миллионы, завещал ей.
Два года Алик вел себя тихо. Катя в его дела не вникала. Он подолгу пропадал на работе, и ему вроде бы удалось наладить пошатнувшиеся дела фирмы. Он снова стал давать ей деньги на хозяйство. Но что-то непоправимо переменилось, и Катя долго не понимала, в чем эти перемены состоят. Ей было не до того, она занималась сыном.
Ее