неприступность, незрячесть эта, холод, вечный лед?
– Ой, мальчик, мальчик-то какой? Что, тоже штурман? Испытатель?
– Слетал, увидел и пропал. – Камлаев продолжал: – Вот ничего перед глазами больше не осталось. Она одна, летунья ваша, Аэлита. И подойти не может, так вот и летает, из Мюнхена в Москву. Хорошо еще предки не бедные, – кровь прилила, забилась в барабанных перепонках, в пальцах у Ивана… – Чтоб только с ней… что, скажешь, не бывает?
– Он врет? – спросила у Ивана вмиг одна, рентген изображая. Что он ей мог?
– Зовут Татьяна, знаете такую? – Все было Эдисону на руку, то, что Иван закрылся, онемел, закаменел. – Чернявая такая, кудри, глаза чернющие, огромные… Ну, так? – свирепо у Ивана уточнил.
– Так вот же, вот у нас Татьяна! – Летуньи выпихнули гибкую смуглянку со смоляными змеями, насилу убранными, собранными в узел, с миндалевидными, блестящими, как мокрая смородина, глазами, ту самую, которая «героем» Эдисона не без издевки явно называла. – Что, не она?
– Да стойте, дуры… мы ж на внутренних. Москва – Самара мы. Мы не подходим, мы туда не забираемся.
– Да что ты мне вешаешь? – Камлаев взъярился. – На внутренних они. Уж если вы на внутренних, такие красотульки, то это же какие тогда должны быть на международных?
– А то ты не видел, какие?
– Я вас там видел, вас.
– Мы языков не знаем, в чем все дело, – еще одна вздохнула удрученно.
– Ну все, Татьяна, да не ваша.
– Стоп-стоп, тут надо уточнить. Она не его, это верно, – Камлаев мотнул головой на Ивана. – Но, может быть… я тут стою и думаю… моя?
– А ты полетай, как племянничек, – сказала смуглянка. – Со мной в Челябинск. Что, не разорю?
– Я завтра же, – заверил Эдисон, – куплю билет.
– Так, Танька, все рассказываю Игорю! Бесстыжая совсем!.. Смотри-смотри, постреливает!
– Ну ладно, девки, побежали, все, летим… – и Таню эту за собой тянут, вспорхнули и за створками стеклянными скрываются.
– Пойдем, любовник, – отрезал Эдисон.
– Зачем ты это все?
– Послушай, братец, если ты не понимаешь, как вот «это» соотносится с твоей оскорбленной миной… – сказал Камлаев с расстановкой, – с твоим стандартным выражением лица, которое ты предъявляешь миру, как будто кто-то за обедом плюнул тебе в суп… короче, если ты не видишь связи, то я, ей-богу, не смогу тебе помочь.
– Я что, по-твоему, нуждаюсь в помощи?
– Да нет, конечно, нет, все просто охренительно. Сейчас я привезу тебя домой, ты отоспишься после перелета и, отдохнув, с новыми силами засядешь за учебники, изучишь заодно проблему сбоев пейсмейкерной активности в хвостатом ядре полосатого мозга, а через пару дней тебе приснится Таня, и ты непроизвольно эякулируешь во сне.
– Пошел ты! – Иван раздет был, вскрыт, подопытным крысенком себя чувствовал в камлаевской горсти.
Камлаев – пошел. Иван поплелся следом, отстав, сам по себе… вдруг за спиной цокот каблуков и жаркий окрик шепчущий:
– Эй, мальчик! Погоди! – пятнистая