анекдоты, полезные игры, и вы получите стройное воспитание, в котором затрогиваются три главные элемента духа: разум (l'intelligence), чувство (le sentiment), воля (la volonté). Но здесь это невозможно… Дети убегают от меня, как от заразы. Они не злы; но Федя груб и почти идиот; Оля упряма, и хотя очень умна, но только в классе; кончились классы, она предпочитает скакать на настоящей лошади или бегать с братьями на палочке… или играть в куклы с miss Nelly. Marie, Marie рассеяна et pleine de ce laisser-alier…
– Отчего же вы не обратите внимание матери?
– Мать! Мать! Мать скачет впереди верхом с г. Милькеевым или читает с ним Pouchkin et Tourgeneff. Elle le porte sur ces ailes… Я не хочу предполагать ничего дурного… Но он завладел всем домом… Он – оракул здесь. Он умен, добр, благороден, хорош собою, учен… Но, по моему мнению, это – человек ничтожный. Я стараюсь отдать себе отчет, чем он мог их пленить. Дети любят его рассказы; игры, которые он выдумывает, им нравятся… Miss Nelly est folle de lui… Laissez-nous donc vivre – вот его любимые слова!.. Но я сам жить не прочь. Я сам много жил; но у меня был час на все. Но здесь в России я не тот: я убит, я пария, я педант… И это потому, что я не эгоист; у меня есть характер, крепкая воля. Я ставлю долг и мелкие услуги другим выше всего. Я холоден, но это потому, что я тружусь; я не ласков, но это потому, что я стал недоверчив и скрытен; но я не эгоист. М-r Милькеев хвалит эгоизм… Он говорит, что «мораль есть рессурс людей бездарных!» Miss Nelly рада и смеется. Она квиэтистка – последовательница Кальвина… она рада предать все течению, и в этом случае его материализм совпадает с ее верой в провидение.
– Кажется, ужин в избе подан, – сказал утомленный этой вялой речью Руднев. Не пойдем ли и мы туда?
Ужинали долго, при свечах; шум и спор были ужасные… Рядом с Рудневым сидела Оля, а напротив ее Милькеев, и они городили такой вздор друг другу через стол, острили так бессмысленно и хохотали так громко при одном взгляде друг на друга, что доктору оставалось только удивляться, каким это средством дошел Милькеев до такой веселости, которая мыслящему московскому студенту совсем нейдет, а как будто искренна!
V
Ночевать Рудневу пришлось вдвоем с предводителем в избе. Милькееву, Баумгартену и Феде постлали на чердаке в сенях, а всем женщинам и девочкам был приготовлен ночлег в просторном сарае.
– Мужчины еще подожгут там у старухи, – сказала Катерина Николаевна.
Руднев тотчас же лег; а предводитель долго ходил по избе, разглаживая и взъерошивая бороду и усы.
– Я вам не мешаю? – спросил он наконец.
– Нет, – отвечал Руднев… – Ничего пока.
– Пока! И то правда, что спать пора… А что, вы будете служить? – спросил он сурово.
– Места нет теперь.
– Теперь-то нет, я знаю; а взяли, если б было?..
– Какое же?
– Ну, хоть окружного врача?
– Разве есть?
– Зон уезжает. Хотите, я похлопочу. Ведь разве легче так жить?..
С этими словами предводитель сел у стола и пристально, с участием посмотрел на молодого человека.
– Вам бы надо в Троицкое поступить. У Руднева занялся дух.
– Что вы? У вас лицо изменилось?..
– Нет,