Мгновение в лучах солнца. Рэй Брэдбери

из себя улыбку.

      – Держи, – сказал муж, протягивая ей ключ от номера. – Только, ради бога, не потеряй.

      На утопающей в зелени zocalo[3] играл оркестр. Он дудел, гудел, трубил, свистел на эстраде и слепил бронзой публику. Площадь пестрела разномастным народом и буйством красок: мужчины и юноши вышагивали в одну сторону по розово-голубым плиткам мостовой, а женщины и девушки двигались им навстречу, кокетливо подмигивая друг дружке темными, как маслины, глазами; мужчины, держась под руки, то сближались с ними, то расходились, с важным видом о чем-то переговариваясь, а женщины и девушки двигались парами, словно сплетаясь в венки и наполняя все вокруг сладким цветочным ароматом, разносимым летним ночным ветерком над остывающими узорами плиточной мостовой, и шепчась вслед разносчикам прохладительных напитков, тамаля[4] и энчилад[5]. Оркестр грянул разок «Янки Дудль», к удовольствию светловолосой женщины в роговых очках, которая с широкой улыбкой повернулась к мужу. Затем, когда оркестр принялся наяривать «Кумпарситу» и «La Paloma Azul»[6], она почувствовала, как на душе у нее потеплело, и начала потихоньку, вполголоса подпевать.

      – Ты ведешь себя как туристка, – одернул ее муж.

      – Просто мне хорошо.

      – Не будь дурой, больше я не прошу.

      Мимо них, шаркая, проходил торговец серебряными безделушками.

      – ¿Señor?

      Пока оркестр играл, Джозеф осмотрел товар и выбрал браслет, очень изящную, очень изысканную вещицу.

      – Сколько?

      – Veinte pesos, señor[7].

      – Ого, – с улыбкой произнес Джозеф и сказал по-испански: – Я дам тебе за него пять песо.

      – Пять? – отозвался тот по-испански. – Да я умру с голоду.

      – Не торгуйся с ним, – вмешалась жена.

      – Не твое дело, – улыбаясь, сказал муж. – Пять песо, сеньор, – повторил он торговцу.

      – Нет, нет, для меня это будет в убыток. Последняя цена – десять песо.

      – Может быть, я дам тебе шесть, – предложил муж. – И ни песо больше.

      Торговец в каком-то оторопелом испуге нерешительно замялся, а Джозеф небрежно кинул браслет на красный сафьяновый лоток и отвернулся:

      – Я не буду брать. Всего хорошего.

      – ¡Señor! Шесть песо, и он ваш!

      Мужчина рассмеялся.

      – Дай ему шесть песо, дорогая.

      Негнущимися руками она достала бумажник и протянула торговцу несколько банкнот. Торговец ушел.