оно взбаламучено, как мутная вода. Мутное – постепенно очищается, пустое – постепенно наполняется. Невозмутимо, как глубокая пучина, воздушно, как плывущее облако. Как будто нет, а есть, как будто умерло, а живо.
Единство всей тьмы вещей сосредоточено в одном отверстии; корень сотен дел выходит из одной двери.
Его (дао) движение бесформенно; изменения происходят [как по велению] духа. Его шествие бесследно. Оно всегда держится позади, а оказывается впереди.
Поэтому совершенный человек[123], управляя, прячет свой слух и зрение[124], отвергает внешние украшения[125], полагается на дао, отказывается от умствований, с народом вместе исходит из общего блага. Сокращает то, что бережет; сводит до минимума то, чего домогается; бежит от соблазнов и привязанностей, отбрасывает страсти и вожделения, воздерживается от размышлений. Сокращает то, что бережет, и все оказывается под наблюдением; сводит до минимума то, чего домогается, и все обретает. Тот, кто слушает и смотрит, полагаясь на уши и глаза, напрасно трудит форму, но не становится прозорливым.
Кто управляет с помощью размышлений и знаний, терзает сердце[126], но не достигает успеха. Поэтому мудрец придерживается колеи одного (Единого); не изменяет ему соответствующего, не меняет его постоянного. Отвес следует шнуру, его отклонения повинуются должному. Потому радость и гнев – это отступление от дао, печаль и скорбь – утрата блага; любовь и ненависть – неумеренность сердца; страсти и вожделения – путы человеческой природы. Человек, охваченный гневом, разбивает инь, охваченный радостью, – разбивает ян, ослабление духа делает немым, возбуждение вызывает безумие. Чем неистовее печаль и скорбь, тем ощутимее боль; чем пышнее расцветают любовь и ненависть, тем неотступнее преследуют несчастья. Поэтому высшее благо в том, чтобы сердце ни печалилось, ни наслаждалось; высший покой в том, чтобы постигать, но не меняться; высшая пустота в том, чтобы не обременять себя страстями; высшее равновесие в том, чтобы ни любить, ни ненавидеть; высшая чистота в том, чтобы не смешиваться с вещами. Способный к этим пяти постиг божественную мудрость[127], обрел свое внутреннее.
Если с помощью внутреннего управлять внешним – сотни дел будут устроены. Что обретается внутренним, то воспринимается и внешним. Внутреннее обретает, и пять внутренних органов[128] успокаиваются, мысли приходят в равновесие, мускулы напрягаются, уши обретают чуткость, глаза – зоркость[129]. И тогда широко простирается, не суетясь. // Сильный и крепкий, а не ломается. Ничего не превосходит и ни в чем не отстает. Малое место его не теснит, большое для него не слишком просторно. Его душа не тревожится, его дух не волнуется. Недвижим и чист, как осенняя вода, и безмолвно тих. Он сова Поднебесной. Великое дао, ровное и покойное, не оставляет его надолго. Раз оно недалеко, то когда понадобится, хоть и ушло, но возвращается. На воздействие откликается, побуждаемый, приходит в движение. Совершенство вещей неисчерпаемо, превращения не имеют ни формы, ни образа (то есть неуловимы). Он поворачивается