могли разорить Рим, а не будет ли казаться, что римляне бессильны восстановить его? А если они теперь явятся с новыми полчищами (а ведь, как известно, трудно поверить, как они многочисленны!) и пожелают жить в этом городе, взятом ими, покинутом нами, то что остается делать, как не допустить это? Если бы не галлы, но старые наши враги, эквы, вольски, устроили так, чтобы переселиться в Рим, пожелали ли бы вы признавать их за римлян, а себя за вейян? Иль, быть может, вы скорее пожелали бы, чтобы Рим был пустыней, но вашей, чем городом, но неприятельским? Я, по крайней мере, не вижу, чтó более преступно. Неужели вы из-за того только, что вам лень строить, готовы допустить подобные преступления, подобный позор? Если бы в целом городе нельзя было соорудить ни одного здания лучше или обширнее, чем известная всем хижина нашего основателя, то и в этом случае не следует ли нам лучше жить в хижинах, как пастухи и крестьяне, но среди своих святынь и пенатов, чем идти целым государством в изгнание? Предки наши, пришельцы и пастухи, не посмотрели на то, что на этих местах ничего не было, кроме лесов и болот, и соорудили новый город в такое короткое время; а нам, когда Капитолий и Крепость остаются нерушимыми, когда стоят храмы богов, нам лень отстроить сожженные здания? И что каждый из нас в отдельности сделал бы, если бы сгорел его дом, то мы отказываемся делать на общественном пожарище все совместно?
54. Что же еще, наконец? Если бы по злонамеренности или просто случайно произошел пожар в Вейях и пламя, распространившись от ветра, что может всегда случиться, истребило значительную часть города, то мы пожелаем оттуда переселиться в Фидены ли, в Габии ли или в другой какой город? Неужели так мало привязывает родная страна и та земля, которую мы зовем матерью, неужели вся привязанность наша к отечеству тяготеет только к домам и бревнам? Так и быть, признаюсь уж вам, хотя вспоминать об обидах ваших и о моем несчастии и не особенно приятно: когда меня здесь не было, всякий раз, как приходилось мне вспоминать о родине, холмы и луга, Тибр, знакомый для глаз квартал, это небо, под которым я родился и вырос, – все эти предметы рисовались в моем воображении. Пусть же и вас, квириты, привязанность ко всему этому лучше теперь побудит остаться в своем гнезде, чем потом, когда вы его оставите, изнывать от тоски по нему. Недаром боги и люди выбрали для основания города эту именно местность, эти в высшей степени благоприятные для здоровья холмы, эту реку, удобную как для вывоза продуктов с материка, так и для ввоза товаров заморских. Это море настолько недалекое от вас, насколько это нам выгодно, и не настолько близкое, чтобы иноземные флоты удобно могли нападать, это положение в центре Италии, единственное в своем роде и как бы созданное для расширения города. Подтверждением могут служить самые размеры такого молодого города: всего триста шестьдесят пятый год, квириты, идет городу. Среди стольких весьма древних народов вы постоянно ведете войны, а между тем, не говоря о каждом городе в отдельности, ни вольски, соединенные с эквами, владеющие столькими и так