и их все больше, разумны до чертиков.
И вроде бы и не давят, ибо этика не позволяет, но припугивают.
И ты взвешиваешь и взвешиваешь на проржавевших от слез весах: за и против, да и нет, два и два, жизнь и смерть.
И ведь говорил же Бог через Моисея: «Вот даю я тебе сегодня жизнь и добро, смерть и зло. И выбери жизнь».
Но как тут выберешь? Если любой вариант может обернуться и тем, и другим.
И ведь говорил же Артемон Мальвине, что «пациент скорее жив, чем мертв». Или «скорее мертв, чем жив»?
В общем…
Страшно!
И я могла решить иначе.
Но тогда не было бы пяти прозрачных ящиков в отделении интенсивной терапии и номеров на каждом. 1, 2 и 4 – мальчики. 3 и 5 – девочки.
И тогда не было бы завалов попорченных конфет и фруктов.
А в этом у нас специалистка – № 5.
Когда ей было полтора, она не то ползком, не то на нетвердых ножках пробралась на кухню и дотянулась до полочки с помидорами.
Я сама люблю помидоры.
Люблю еще с тех пор, когда пятилетней, в Крыму, вонзала в них зубы – минус два передних – и высасывала теплый от солнца тягучий сок.
И сосала мякоть. И глотала черный хлеб между укусами.
Мне тогда казалось, что ничего вкуснее на свете нет.
Мне иногда и сейчас так кажется, хотя в Израиле – а как я туда попала, вы наконец-то очень скоро узнаете – совсем не те помидоры. И только пару недель назад, впервые за восемнадцать лет, мне попались в местном супермаркете большие, яркие, пахучие, настоящие, как тогда в Крыму, – одноразовое помидорное счастье – но и на том спасибо.
И ей, моей самой младшей (тогда) на целую пару минут (по отношению к самому старшему), они показались вкусными.
И она прокусила и высосала восемнадцать штук.
Размазав по всей одежде, и по босым трогательным лапкам, и даже по круглой голове с коротким еще светлым летучим покровом.
А потом, когда ей было три, она периодически интересовалась, сурово глядя на исчезающие в моем собственном рту кусочки:
– Мама, зачем ты ешь нашу еду?
А еще было дело, и тогда ей, кажется, уже исполнилось четыре: я закупила 85 кг сладостей, чтобы отправить их для какого-то праздника в еврейскую общину Питера, с которой я на первых порах и отсюда поддерживала связь, – уж заказали так заказали – и предусмотрительно спрятала их в кладовку.
Но она все равно проникла туда, и вскрыла все упаковки, и съела по чуть-чуть из каждой. И еще много перекусала и помяла.
А сейчас ей восемнадцать. Но она все равно пожирает львиную долю шоколада из общих запасов.
И да, строит совершенно невероятные торты неземного вкуса.
И еще, пожалуй, пару слов о сладостях. И введу-ка я тут заодно прямо сейчас специальную рубрику для подобных отвлеченных рассуждений и назову ее соответственно.
Я никогда сильно не ограничивала детей в сладостях – естественно, натурального приготовления, а не зубодробительной химии.
И вам не советую.
И