и с трудом, но получилось это сделать. Правда, немного не доезжая до самой деревни, мотор вконец заглох. И моя попытка заглядывать в открытый капот ничего не изменила. Я не слишком разбиралась во внутренностях машины, поэтому определить, что у нее болит, не смогла. Только то, что она была горячей. Это легко можно было почувствовать, дотронувшись до неё рукой, но диагноз поставить таким образом не удалось. С задумчивым видом я с полчаса простояла, склонившись над открытым капотом, в надежде на то, что проезжающий мимо какой–нибудь добрый человек заметит на дороге одинокую женщину у машины и, может быть, остановится, чтобы помочь мне. Но машин на трассе почти не было, а когда стало ещё темнее и время стремительно близилось к ночи, движение затихло вообще.
У меня был один выход: закрыть машину, спуститься с дороги на проселочную и пешком добраться до ближайшей деревни, чтобы позвать кого–нибудь на помощь.
Лай собак был хорошим знаком, и он становился более громким с моим приближением к деревне. На улице, сидя на бревне, разговаривали двое мужчин. Судя по голосу и жестикуляциям, один из них был изрядно пьян. Бояться их не было смысла и не потому, что я такая смелая, у меня просто не было другого варианта, как только подойти к ним и вступить в голосовой контакт. Я поздоровалась и с ходу пожаловалась на свою тяжелую долю. В общем, обрисовала ситуацию: указывая рукой в сторону своей машины, стоящей на трассе, я рассказала, что она сломалась и мне теперь никуда не доехать.
– Приехала уже, значит,– сказал, ухмыляясь, тот, кто был трезвым и помоложе.
Я решила, что здесь принято обращаться на «ты» к незнакомым людям, и поступила так же:
– Ты бы не мог позвать ещё кого–нибудь, чтобы машину дотащить сюда?
– Чего не мочь? Сделаем, раз надо.
– А может быть, скажешь, где у вас здесь можно переночевать?
– Отелей, конечно, у нас нет, но тут недалеко определиться можно. У грека Хроноса, – сказал мужик.
– Как это у Хроноса? В каком смысле? – удивилась я.
От моей тупости протрезвел даже тот, который был пьян:
– Ну ты чё? Тебе ж говорят: «У Хроноса» – значит, у него самого.
– Имя такое чудное, – добавил второй, – но мы привыкли уже: Хронос и Хронос – ничего особенного.
– Да, – согласилась я, соображая, что они не знают истинного значения этого слова, а потому спокойны и безмятежны, как дети: ничего не тревожит их ум. Да уж: во многой мудрости – много печали…
– Пошли, – прервал мои раздумья тот, кто первым назвал мне это имя. А машину твою мы ко двору дотащим, не боись: Никита к трактору прицепит. Всё будет окей, не боись.
Мы пошли с ним по темной деревне к дому Хроноса. А вот тебе и Хаос, и Тьма, – думала я, спотыкаясь о каждый камень на дороге. Я повторяла это имя про себя с какой–то небывалой торжественностью. Но когда мы постучали в дверь и на порог вышел старый седой дедушка, я немного спустилась с Олимпа на землю.
– Пусть она у тебя переночует, – сказал ему мой провожатый. – Машина у нее сломалась.