на своем нелепом предложении. Зато иногда звонили банкиры, знакомые по прежней жизни, звали в свои проекты. Иван и от них отмахивался: денег у них с Софьей было вполне достаточно для скромного, зато спокойного существования.
В театре, который построил в Останкинском парке граф Шереметев, устраивали концерты барочной музыки. Штарк не был любителем классики – его музыкальный вкус застрял где-то на рубеже 60-х и 70-х, между Лондоном, где свирепствовали Led Zeppelin, и Лос-Анджелесом, где искал смерти Джим Моррисон. Софья любила романсы, у нее было красивое контральто. Но звуки клавесина и настроенных на тон ниже, чем теперь принято, скрипок отлично подходили к нынешнему их вегетативному образу жизни. Так что они повадились ходить «к графу» прямо после этюдов. Скоро дома завелись записи Скарлатти и Виотти, и Иван, как это было ему свойственно, стал читать об этой музыке и людях, ее создавших. «Заведешь себе скоро виоль д’амур, будешь играть под моим окном», – ехидничала Софья. Ивану и в самом деле хотелось научиться играть на каком-нибудь инструменте, хоть на гитаре, но он робел: все-таки не мальчик уже.
И все же Молинари удалось оконфузить Ивана в один субботний вечер. Только успели скрипач-аутентист и его аккомпаниатор погрузиться в нежнейшую грусть La Folia, как телефон в кармане у Штарка начал надрываться неуместным псевдоаналоговым звоном. Забыл выключить! Черт! Пулей Иван вылетает за дверь. Высоченный, нескладный, этакий неуместный клоун, он оставляет позади целый графский пруд молчаливого возмущения и испорченную музыку.
– Что?! – выплевывает он в трубку.
– Я что-то прервал? – вежливо интересуется сыщик на другом конце.
– В общем, да. Но рад тебя слышать, – отвечает Штарк уже человеческим голосом.
– Слушай, ты любишь скрипичную музыку?
Ничто в их предыдущем общении не предвещало такого вопроса: Молинари носил армейские ботинки и ходил на бейсбол, а искусством интересовался только визуальным, да и то потому, что лишь такое можно было украсть, а значит, и отыскать.
– Я как раз сейчас на концерте. Корелли, – растерянно отвечает Иван, пораженный сверхъестественным чутьем приятеля.
– Ты телефон, что ли, не выключил? Ну даешь! – Молинари гулко хохочет. – И как твой Корелли, ничего играет?
– Играл, – поправляет Иван. – В семнадцатом веке. Он был одним из первых скрипичных виртуозов.
– Сейчас много мертвецов разъезжает по гастролям. Недавно видел афиши The Doors, – замечает, ничуть не смутившись, Молинари.
– Слушай, ты чего звонишь? – Ивану хочется вернуться в зал, хотя он предчувствует, какими взглядами его там встретят. – И почему ты спросил про скрипичную музыку?
– Я звоню продолжить разговор про будущую фирму «Молинари энд Штарк». Я ждал, пока подвернется подходящая работа, и она подвернулась. В деле фигурирует скрипка.
– Я хочу дослушать концерт, – перебивает Штарк. – И я не могу поверить, что ты серьезно насчет работы. Какой из меня сыщик?
–