тебя хотя бы о малости жертвенности?
Геральт вздохнул, а осклабившийся поэт посчитал это капитуляцией. Которой, на самом деле, этот вздох, конечно же, и был.
– Значит, и ты направляешься в Чудовенку, на ярмарку. Покупаешь, Геральт? Или продаешь?
– Мне нечего продавать.
– Ну, а твои услуги? Туда всегда толпой валят те, кому угрожают некие проклятия, заклинания и всякие там монстры. Ведьмак тут пригодится.
– Намекаешь, что меня примут за еще одну диковину? А себя ты видел?
– Да ты в меланхолии, – вскинулся Лютик, но тут же вернулся к безнадежным попыткам разгладить одежду. На некоторое время это его утишило.
Они ехали крутой тропой через молодой подлесок, сквозь завесы нагретого воздуха и клубы лесных ароматов, и во вдруг установившемся молчании Геральта снова прошила игла беспокойства.
– В меланхолии, – повторил поэт. – Но у меня есть на это ремедиум. Представь себе, к Чудовенке я добрался вместе с группкой краснолюдов. Подслушал их немного, поймал пару связок рифм, и теперь вот, сидя в подлеске, где прятался от тех гневливых уродов, творчески все переделал. Теперь у меня на вооружении есть куплет…
– Слышишь?
– Что? Я ничего не слышу.
– Именно.
– Геральт, не пугай меня! Ты что-то почувствовал?
– У тебя музыкальный слух. В здешних местах ты со вчерашнего дня. И не заметил ничего необычайного?
– Мы в долине Чудовенки, и полно тут чудов-венков…
– Нет-нет. Послушай. Вот сейчас.
Лютик покрутил головой, скривился, пожал плечами. Однако удивил Геральта, обронив небрежно:
– Ты о птицах? Ха, обижаешь меня, ведьмак. Сей феномен сразу же обратил на себя мое внимание, едва лишь я с краснолюдами съехал с холмов и углубился в лес.
– И?
– Что – «и»?
– Никого больше это не удивляло?
– Может, и удивляло. Однако время мое – замечу, ценное до чрезвычайности – полностью поглощали совсем иные дела.
– А птичье молчание – разве не хорошая тема для баллады?
– Легко узнать невежду! Никогда, Геральт, не сумеешь ты объять своим циничным разумом поэзию. Баллады, скажу я тебе, пишутся не о необычностях, но о банальностях. Искусство же состоит в том, чтоб сделать их небанальными. Тривиальное перековывается в экзотическое, отвратительное в прекрасное, ложь в истину…
– Верно, ты совершенно прав.
– Это вовсе не мои слова. Я цитировал.
– Ты совершенно прав, что я никогда не пойму эту твою поэзию.
Село они унюхали раньше, чем увидели.
– Чтоб их чума взяла, этих чужеземцев да понаехавших. Только понюхай! – простонал Лютик. – Смердит, будто тут две дивизии стоят!
Бард не слишком преувеличивал. Влажный лес дохнул на них волной валящего с ног смрада, особенно докучливого в тяжелом и парящем воздухе.
Большую часть года это была глушь, однако на время ярмарки превращалась она в цель различнейших паломничеств и пилигримств, в место воистину