свобода женского тела так же важна, как и свобода женского ума. Имея право голоса и контроль над рождаемостью…
Кэтрин: – Беатриче! Ты хочешь, чтобы эту книгу запретила цензура, особенно в Америке с ее пуританством? О некоторых вещах нельзя говорить вслух.
Беатриче: – А нужно, чтобы стало можно! Это как раз то, чего я хочу добиться.
В купе все было превосходнейшим образом приготовлено ко сну. Мэри тут же переоделась в ночную рубашку.
– Слава богу, наконец-то можно выбраться из этого наряда, – сказала Диана. – Меня от него блевать тянет, честное слово.
– Только не здесь, – сказала Мэри. Она нашла свой бедекеровский путеводитель по Австрии, улеглась на нижнюю полку и снова принялась читать про Вену и изучать приложенные карты города. Отыскала Рингштрассе – главную улицу Вены, огибающую полукругом центр. Затем нашла Принц-Ойген-штрассе – улицу, где жила Ирен Нортон. Это была южная часть Кольца, а рядом, насколько можно было понять, тянулась длинная полоса парка. Когда они доберутся до Вены, нужно будет взять кэб, чтобы он отвез их к этому дому. Кэбы в Вене стоят недорого, если верить Бедекеру. Миссис Нортон ответила на телеграмму Холмса, но его письмо с подробным описанием обстоятельств дела она наверняка не успеет получить до их приезда. Мэри надеялась, что она сумеет им помочь. Но сейчас не было смысла лежать без сна и думать о том, что им предстоит сделать, или о том, что может произойти. Нужно постараться заснуть. Диана уже похрапывала на верхней полке.
Мэри встала, убрала Бедекера, а затем достала револьвер и патроны из поясной сумки, куда положила их раньше. Погасила газовую лампу и, перед тем как лечь, сунула револьвер и кожаный мешочек с патронами под подушку. Револьвер был не заряжен – она не рискнула бы спать с заряженным оружием под головой. В критической ситуации он будет не слишком полезен – разве что по голове кого-нибудь стукнуть. Но все-таки его тяжесть под подушкой как-то успокаивала.
Интересно, Жюстина так и сидит в вагоне-ресторане и беседует с Генрихом Вальдманом? А он довольно красив, этот Вальдман, – голубоглазый, светловолосый, с мальчишеским лицом. Полная противоположность… не будем говорить кому.
Жюстина: – Мы к тому времени уже вернулись в купе, но не спали, разговаривали. Вальдман рассказывал о политической и экономической обстановке в Австро-Венгрии, и я решила, что лучше узнать об этом как можно больше до приезда. Не очень-то это было интересно – политика меня в тоску вгоняет. Но полезно. А потом мы заспорили о Лейбнице и просидели так далеко за полночь. Это было, конечно, поинтереснее политики.
Кэтрин: – Ну еще бы.
Жюстина: – Это был сарказм?
Кэтрин: – Нет, конечно. С чего бы мне говорить о Лейбнице с сарказмом?
Жюстина: – Вот теперь совершенно ясно, что это сарказм!
Диана: – А кто такой Лейбниц?
Наутро они позавтракали в вагоне-ресторане, и опять в компании месье Вальдмана. Мэри ожидала, что они с Джастином опять будут говорить