могут иначе восприниматься, если взглянуть на них снизу, а не смотреть прямо в лицо. После этого я часто слушала, как мама и папа интерпретируют различные жесты. Скупая улыбка болгарского эмиссара, взгляд в сторону китайского консула или долгое рукопожатие французского атташе по экономике, как я выяснила, передают сообщения не только от человека к человеку, но от Софии – Вашингтону, от Пекина – Парижу и от Парижа – Вашингтону. Кому я передавала арахис, думала я, человеку или актеру? Где заканчивался человек и начиналась актерская игра? Какое отношение было у человека к игре?
Когда несколько лет спустя я училась в Беркли, на меня произвели большое впечатление работы Чарльза Райта Миллса, особенно одна глава в его «Белом воротничке» под названием «Большой торговый зал», которую я читала и перечитывала, как я теперь понимаю, в поисках ответов на свои безответные вопросы. Миллс утверждает, что, когда мы «продаем нашу личность» в ходе продажи товаров или услуг, мы втягиваемся в процесс настоящего самоотчуждения, который получает все большее распространение среди трудящихся в развитых капиталистических системах.
В этом была доля истины, но чего-то не хватало. Миллс, похоже, предполагал, что для того, чтобы продавать личность, достаточно ее просто иметь. Однако то, что у тебя есть личность, еще не делает из тебя дипломата, как не делает из человека атлета то, что у него есть мускулы. Не хватало чувства активного эмоционального труда, которым сопровождается эта продажа. Этот труд, как мне казалось, мог быть одной из частей полной четких закономерностей, но невидимой эмоциональной системы – системы, состоящей из индивидуальных актов «эмоциональной работы», социальных «правил чувств» и огромного разнообразия интеракций между людьми в частной и общественной жизни. Я хотела понять общий эмоциональный язык, из которого дипломаты владели только одним диалектом.
Мои поиски вскоре привели меня к работам Эрвина Гофмана, перед которым я в долгу за его обостренное чувство того, как мы контролируем наши внешние проявления, даже когда только бессознательно соблюдаем правила в отношении того, как мы должны выглядеть перед другими. Но снова чего-то недоставало. Как человек действует исходя из чувства – или перестает действовать, или даже перестает чувствовать? Я хотела открыть то, на основе чего мы, собственно, действуем.
Поэтому я решила заняться исследованием идеи, в соответствии с которой эмоции функционируют как посланники от «я», как агенты, которые моментально сообщают о связи между тем, что мы видим и что ожидали увидеть, и сообщают нам, что мы готовы сделать в связи с этим. Как я разъясняю специалистам в приложении А, я распространяю на все эмоции «сигнальную функцию», которую Фрейд закрепил за тревогой. Многие эмоции сигнализируют о тайных надеждах, страхах и ожиданиях, которыми мы активно сопровождаем любую новость, любое происшествие. Именно эта сигнальная функция повреждается, когда производится социальный инжиниринг частного управления чувствами и оно трансформируется